– Пожалуй, это удача, что ты с ним в родстве. – Муж остановился прямо передо мной и повернулся: – Будь с ним поприветливее, слышишь? А, да ты и сама рада, будто яйцо снесла! – Он махнул рукой, взъерошил свои светлые волосы, которые и без того обычно стояли дыбом над высоким лбом. – Когда он будет здесь, расспрашивай его обо всем. Ты знаешь, где он жил раньше?
– В Волховце. Потом вроде в Зорин-городке.
– А почему оттуда уехал?
– Не знаю.
– На ком он женат?
– Тоже не знаю, – я развела руками.
Володислав досадливо скривился. Ну а я чем виновата? Это ведь он не пускает меня в Киев, где я могла бы повидаться с ближними родичами и разузнать что-то о дальних! От нас до Киева было не так уж далеко, но за шесть лет замужества я побывала там только дважды. Первый раз меня отпустили туда два года назад, когда моя золовка Деляна (мы обе с ней выросли в Киеве) выходила замуж за Ингварова двоюродного брата из Ладоги, тоже Ингвара; и второй раз, минувшей осенью, когда сама киевская княгиня Эльга родила девочку – своего лишь второго ребенка, которого ожидала долгих двенадцать лет. В тот же год исполнилось двенадцать ее первенцу, княжичу Святославу. На вручение ему меча я бы тоже с радостью съездила, но туда Володислав отправился сам, без меня.
– С тобой он будет поразговорчивее, – продолжал муж. – Я хочу знать, зачем Ингорь его прислал. Конечно, так прямо он едва ли скажет, но попробуй выяснить: где он сейчас живет, где собирается жить. На ком женат, на ком думает жениться. Судя по виду, он человек гордый, а такие любят поговорить о себе. Намекни, как рада будешь, если твой близкий родич поселится возле нас. И смотри, как он это примет. Я тоже буду смотреть.
– Но почему ты думаешь, что он должен поселиться возле нас?
– Если бы все твои родичи были так же глупы, как ты, то я спал бы спокойно, – сказал мой муж с видом такой утомленной мудрости, будто ему было пятьдесят лет, а не двадцать (мы с ним ровесники). – Но тут и чадо пятилетнее поймет: Ингвар надумал посадить нам на шею этого рыжего! Свенельд стар, не сегодня завтра на дрова приляжет. На его мерзкую образину даже Маре смотреть тошно, вот она все и не идет за ним. Но когда-нибудь и самый живучий гад подохнет. А когда он помрет, что будет с нашей данью, ты подумала? А, тебе-то зачем? – Володислав махнул рукой. – Ингорь хочет посадить вместо него своего младшего брата, чтобы все пошло по-старому. Эти люди убили твоего деда, изгнали твоего отца, уморили на чужбине твою мать, а теперь собираются и детей твоих ограбить и поработить! Твои дети всю жизнь будут холопами киевскими, ты понимаешь это?
Я зябко обхватила себя за плечи, будто муж не речь передо мной говорил, а лил на меня холодную воду. Как я не любила обо всем этом вспоминать! Каждый из нас славен по роду своему. А что делать с такими, как я? Брат моей матери отнял власть над Русской землей у моего отца, и мой дед по отцу, Предслав Святополкович, не пережил этой свары. Моя мать умерла в изгнании всего через год после этого. Но Ингвар, Эльга и их сын Святослав – по-прежнему моя ближайшая родня.
Но и это не все. Мой прадед, Олег Вещий, немало воевал с Деревлянью, а после него – и мой отец, и Ингвар тоже. Заключая мир, отцы обручили меня и Володислава, еще трехлетних детей. Его отец, князь Доброгнев, тогда уже погиб в сражении. Из четырех братьев Доброгнева в живых оставался лишь самый младший, Маломир. Но мой отец настоял, чтобы наследником Доброгнева стал не брат Маломир, а сын – Володислав. Таким образом, новым князем древлян становился зять киевского князя.
Нашу свадьбу справили перед заключением договора с ромеями: тогда мир был обеим сторонам выгоднее ссор. Нам с Володиславом было по четырнадцать лет, и мы оба хорошо знали, почему «не хочу» и почему «так надо». Для нас обоих этот брак был как вылазка во вражеский стан. В четырнадцать лет я стала княгиней обширной и многолюдной Деревляни, но свекровь и тетка Гвездана – жена Маломира – следили за каждым моим шагом. Две бабки ели меня поедом, ненавидя во мне весь «род русский». И выдержала я только потому, что во мне и правда была кровь Олега Вещего и Ульва волховецкого.
И вот родились мои дети – Добрыня и Малуша, о которых Володислав мне сейчас говорит. Потом, конечно, будут еще. И они унаследуют не только мои родовые раздоры, но и те, что много поколений ведутся между полянскими русами и Деревлянью. Как они будут жить с этим грузом? Бывает, мысли об этом наваливаются по ночам, когда не спится, и порой мне кажется, лучше бы им и не родиться… Дети старинных родов вступают в брак, чтобы примирить противоречия и уладить свары. Но с каждым поколением эти раздоры лишь углубляются, из внешнего мира входя в нас, в нашу кровь, забираясь острым железом под кожу… Так холодно думать об этом!
Я даже не в обиде за то, что Володислав меня не любит. Да и как он мог бы любить женщину, которая в ближайшем родстве с его давними врагами, чьи деды были такими же кровными врагами его дедов?! А сердце болит за детей. Ведь они уже тем, что появились на свет, стали врагами всех своих родичей с обеих сторон. Какая судьба их ждет?
О Рожаницы, спрядите нить моим детям помягче и поровнее – ну хоть немного…
* * *
На второй свой пир в Коростене Логи-Хакон отправился на Святую гору, где стояло старинное княжеское святилище древлян. Сопровождал его, кроме собственных хирдманов, сам Свенгельд с дочерью и десятком старших отроков. Кое с кем из этих людей Логи-Хакон успел познакомиться: с Сигге Саксом, который встречал его у брода, с его товарищами – Эльдьярном Серебряная Борода, Бергстейном и Эллиди. Возглавлявший их Сигге держался по-дружески, оживленно, будто они век были знакомы. И этим сильно выделялся среди прочей Свенгельдовой дружины. Но Логи-Хакон за привычной учтивостью прятал настороженность: глаза Сигге не внушали ему доверия. В них была веселость, но не было ни капли тепла. Они напоминали блестящий гладкий лед, на котором в лучшем случае набьешь шишек, а в худшем – провалишься и сгинешь в холодной воде.
Всякий раз, оказавшись возле этих людей, Логи-Хакон ловил на себе пристальные, испытывающие взгляды. Причем старшие отроки смотрели более дружелюбно, в то время как во взглядах молодых светилось неприкрытое соперничество. Если кому-то из них случалось оказаться у Логи-Хакона на дороге, они отходили в самый последний миг, будто только теперь его заметили. В чем дело? Чем он им помешал? Может, считают его соперником Свенгельда, которого прислал Ингвар, чтобы отнять все здешние выгоды? Или сам Свенгельд и правда задумал измену?
В начале тропы гостей встретил Житина и повел вверх по склону. Святилище занимало соседнюю вершину близ той, на которой стоял Коростень: обнесенный стеной и валом городец, довольно тесный, был густо застроен, в то время как Святую гору окружал лишь неглубокий ров, где на дне горели костры, а с внутренней стороны вдоль него выстроились длинные избы-обчины. На середине вершины высились идолы богов: Сварога, Перуна, Лады, Велеса, Дажьбога. Перед каждым стоял камень-жертвенник. После недавней Купалы перед идолами Перуна и Лады еще лежали грудой увядшие, подсохшие венки.
