В конце недели к нему зашла дама из социальной службы. Она мельком взглянула на ночной столик. Не было ни апельсина, ни винограда, только предписанная бутылка минеральной воды. Она спросила Макса, не желает ли он кого-нибудь известить. Он дал ей адрес Жиля.
— Он ваш родственник?
— Да, — солгал Макс.
— У него есть телефон?
— Не думаю.
Некоторое время спустя дама сообщила Максу, что несколько раз заезжала на улицу Салин, но, так никого и не застав, бросила в почтовый ящик записку.
В воскресенье, во второй половине дня, к Максу все же пришел посетитель. Бритоголовый человек, похожий на борца, водрузил на стол пакет печенья. Металлические кольца свисали с его губ, веки ноздрей, отчего его лицо походило на футляр для ключей. Его звали Буффало, и Макс его недолюбливал, потому что тот коллекционировал нацистские эмблемы и постоянно искал повода для ссоры с рабочими Пупаракиса. Но это был сильный противник в шахматной игре, и Макс частенько сходился с ним в жестокой схватке на террасе «Медузы».
— Черт побери, Макс! А я тут все ломал голову, куда это ты подевался. Хорошо, водила из транспортного агентства просветил. Говорят, ты кинулся ему под колеса, как слепой.
Он присвистнул, осматривая гипсовые повязки.
— Спасибо, что зашел, — сказал Макс.
— Нормалек. Смотри, что я тебе принес.
Он вынул из своей куртки миниатюрные шахматы и примостил доску на край кровати.
— Ты случайно Жиля не встречал последние дни?
— Жиля давненько не видать, ни его, ни его доходяги-жены. Но вчера вечером я проходил мимо их дома, и в окнах горел свет.
Макс воспользовался здоровой рукой, чтобы передвинуть на две клетки королевскую пешку. Буффало быстро отреагировал и, походив ферзевой пешкой, начал разыгрывать гамбит. Его манера игры отражала его злобный и неуживчивый характер. Когда он оказывался в затруднительном положении, то бросал своих воинов-камикадзе прямо на вражеского короля. Его самоубийственные атаки были настолько непредсказуемы, что приводили противника в замешательство и иногда приносили победу.
Сейчас Максу не удавалось сосредоточиться. Мысль о Жиле и Пиу не шла у него из головы. Он познакомился с ними два года назад, когда Жиль пришел к нему по поводу контракта с агентством. Люди часто пользовались его советами в бумажных делах, административных хлопотах, конфликтах с инспектором. При этом они не только экономили на визите к адвокату, но и уходили успокоенными: Макс никогда не вешал им лапшу на уши.
Хотя и законный по своей форме, контракт был настоящим грабежом. Он не давал никаких гарантий взамен внесенных денежных сумм. Хуже того, он запрещал манекенщице сотрудничать с конкурирующим агентством, грозя астрономическими неустойками в случае разрыва. Макс помнил еще, что он сказал Жилю, возвращая машинописные листки.
— Постарайтесь сделать так, чтобы ваша жена не подписывала эту штуку. В качестве ловушки для дураков это образец своего жанра.
Он никогда не просил денег за свои советы, но посетители знали его слабости. Жиль поставил на стол бутылку портвейна.
— Я принес это вам, но, может быть, лучше пойти распить ее ко мне. Если бы вы смогли объяснить моей Пиу, что это чистой воды афера, она бы, возможно, передумала.
Макс испытывал искреннюю симпатию к этому застенчивому и скромному человеку, который напоминал ему отца. Он согласился проводить его до квартиры на улице Салин.
Его первая встреча с Пиу произвела на него странное впечатление. Во время юридически-коммерческих объяснений, попивая портвейн, он старался определить, во власти какого рода очарования он оказался. Вероятно, оно исходило от света ее глаз, от той таинственной силы жизни, которую излучало все ее существо. Ему гораздо легче было представить ее позирующей художнику, чем фотографам из мира моды.
Аргументы, которые он терпеливо изложил, ее не убедили. Она, казалось, пропускала всю логику рассуждений и была поглощена только своими иллюзиями, как ночная бабочка, упорно кружащаяся вокруг фонаря.
Они стали часто видеться и подружились. Очень скоро Макс понял, что Жиль живет только любовью к Пиу. Но Пиу ему больше не принадлежала.
Месяц за месяцем он наблюдал медленную деградацию Пиу. Он разделял с Жилем страшное чувство беспомощности, видя, как на глазах истаивает ее плоть. Анорексии Пиу Жиль противопоставлял свой поражающий воображение волчий аппетит. Его постоянно видели за столом или стоящим на коленях перед холодильником. Вскоре он тоже изменился.
Вместе эти двое являли собой довольно странное зрелище. Жиль словно питался Пиу, каждую ночь пожирая ее изнутри, истощая ее жизненную субстанцию. В их присутствии Макс чувствовал себя неловко. Он начал ходить к ним реже. Упреков по этому поводу не последовало.
— Шах и мат! — бросил Буффало, перемещая своего слона на смертоносную диагональ.
Макс без сопротивления позволил ему занять эту позицию, чтобы закончить партию, которая его не интересовала.
— Н-да, мой цыпленочек, — сказал Буффало, — надеюсь, шок не повредил тебе головку, ты играл как законченный кретин.
— Я еще не восстановил форму. Приходи через три дня, я тебя обставлю. Но прежде постарайся выяснить, что происходит у Жиля.
Он отвернулся и сделал вид, что уснул.
* * *
Посетители «Медузы» разошлись, и только Тон, как привинченный, продолжал сидеть под большими часами, потягивая десятую за день чашку кофе. Гулетта подошла к нему.
— Простите, Капитан, мне нужно мыть посуду. Но вы можете остаться, если хотите.
— А разве не Жиль моет по вечерам посуду?
— Он давно уже не кажет сюда носа. И ни о чем меня не предупредил.
— И некому вам помочь?
— Вы не поверите, но мне никого не удается найти для ночной смены. Хоть я и неплохо плачу.
— Ну раз такое дело, я вам ее помою, вашу посуду. Это ведь штука, верно, нехитрая.
— Вы возьметесь за это, Капитан?
— Чтобы оказать вам услугу. Ну и чтобы поправить свои дела. Не знаю, заметили ли вы, последние дни я частенько заказывал напитки.
— Еще бы, вы стали моим лучшим клиентом!
— Смотрите, как славно устроена жизнь. У меня не осталось ни гроша, чтобы заплатить за кофе.
— Можем заключить сделку. Если вы будете мыть посуду каждую ночь, взамен я обеспечу вам двухразовое питание, полбутылки вина и кофе — сколько душе угодно.
— Идет! — покраснел Тон, протягивая руку.
Гулетта нашла для него передник, поскольку передник Жиля был слишком широк, продемонстрировала, как мыть посуду, не разбивая ее, и показала, куда складывать чистую.
Во время своей первой трудовой вахты Тон показал себя не слишком ловким. Он часто ронял тарелки в раковину и вскоре до бровей покрылся мыльной пеной. Между ругательствами он едва успевал в последний момент поймать выскользнувшую из рук миску, резался о ножи, сатанел, отскребая приросшую ко дну корку от рыбного супа. Гулетта решила, что таким манером до шести утра ему с посудой не управиться. Она хотела помочь ему, но Тон резко запротестовал.
