Григорий VII учел это обстоятельство. Отныне Гвискард был для него единственным союзником, способным противостоять императору Генриху IV. Верный своей доктрине, понтифик отлучил от церкви императора и низложил его, назначив «антикороля», Рудольфа Рейнфельденского, и призвав германскую знать поддержать его. Генрих, со своей стороны, дал ему отпор на соборе в Бриксене (25 июня 1080 г.): он заявил, что не признает власти «лже-монаха и лже-папы Гильдебранда», и провозгласил «антипапой» Гвиберта, архиепископа Равеннского, которого намеревался посадить на трон в Риме — после изгнания оттуда Григория VII. Единственным средством спастись от такой угрозы были норманны Гвискарда. Через посредничество аббата Дезидерия из монастыря Монте-Кассино понтифик вновь вступил с ними в запутанные отношения. Шестого июня в Чепрано, во имя святого Петра, Григорий VII торжественно «пожаловал» Гвискарду земли, которыми тот владел в Южной Италии. Двадцать девятого июня Роберт Гвискард, «герцог Апулии, Калабрии и Сицилии», признал себя «верным слугой» своего господина Григория, обязавшись защищать его от врагов[55].
Роберт выиграл. Он сломил сопротивление восставших, его власть была признана всеми, включая Римскую церковь, которой он в течение долгого времени покровительствовал, обеспечивая победу латинскому духовенству. Новые историки с полным на то правом сбросили с весов мнимую «симпатию» норманнов к византийской вере. В действительности греческие монастыри постепенно были заменены латинскими, при этом многие из них — например, монастырь Святой Троицы в Венозе, освященный папой в 1059 году, или монастырь Святой Эуфимии, заложенный Робертом в 1062 году, — были основаны норманнами[56].
Намерения Гвискарда в отношении Византийской империи отчетливо прослеживаются в его политике. Он не стал уничтожать следы греческого правления на завоеванных землях, но обратил их себе на пользу, выступив как преемник басилевса. Несомненно, у него давно были замыслы насчет империи, но какие? Не вдохновлялся ли он авантюрой Русселя де Байоля? Этот норманнский рыцарь под руководством Рожера принимал участие в завоевании Сицилии; басилевс, нанявший его на службу, в 1073 году поставил его во главе большого отряда, чтобы сразиться с турками за Цезарею. Вместо этого Руссель примкнул к туркам и, воспользовавшись ситуацией, выкроил себе княжество в Малой Азии. Будущий император Алексей Комнин лишь с огромным трудом заставил Русселя подчиниться[57].
Не было ли у Роберта более смелых амбиций (по крайней мере, ради своих потомков), не рассматривал ли он возможность матримониальных союзов с высокопоставленными персонами? Греческие императоры, сознающие военную силу норманнов, стремились заручиться их услугами наемников, несмотря на заключавшийся в этом риск, или вступить в союз с ними. Так, между Робертом и императорами завязались дипломатические переговоры, начало которым положил Роман IV Диоген, предложивший брачный союз одного из своих сыновей с дочерью Гвискарда. План этот провалился, поскольку Романа вскоре сместил Михаил VII Дука, однако последний взял на вооружение ту же политику: дважды, в промежуток между 1071 и 1073 годами, он предлагал выдать за своего брата Константина дочь Роберта Гвискарда[58].
К великому удивлению императора, Роберт остался глух к предложениям, которые, как полагал басилевс, должны были оказать ему честь. Желая во что бы то ни стало обеспечить себе военную поддержку норманнов в это смутное время, басилевс не отступил от своего плана, предложив сочетать браком одну из дочерей Гвискарда и своего собственного сына Константина, появившегося на свет в 1074 году. Такое предложение, похоже, соблазнило Роберта, отославшего в Константинополь, в императорский гинекей, свою дочь Елену. Оставалось лишь дождаться, когда эти дети достигнут возраста, необходимого для вступления в брак…
Ожидание слишком долгое! Проект провалился задолго до совершеннолетия этой «четы»: в марте 1078 года Михаил VII был свергнут во время дворцового переворота; стратиг Никифор III Вотаниат, провозглашенный императором, сослал дочь Гвискарда в монастырь. Анна Комнина, которая позднее была помолвлена с сыном Михаила VII Константином, утверждает, что Елена была чудовищно некрасивой. Современники не обязаны верить ни ей, ни Жоффруа Малатерре, когда тот говорит, что Константин был оскоплен по приказу Вотаниата…[59]
Воспринимал ли Гвискард провал этих планов как личную обиду? Или же эта неудача была простым предлогом для того, чтобы самому вмешаться в дела империи — возможно даже, захватить этот шаткий императорский престол, так часто и настойчиво просивший его о военной поддержке? Во всяком случае, он выступил в роли поборника справедливости и права. Чтобы оправдать свое вмешательство, он принял при своем дворе со всеми почестями одного грека, выдававшего себя за низложенного императора Михаила VII, якобы сбежавшего из монастыря, куда заключил его Вотаниат; Гвискард объявил, что намерен вернуть беглеца на трон — вероятно, затем, чтобы на месте получить помощь от сторонников свергнутого императора.
Подготавливая войну против Вотаниата, отлученного от церкви в ноябре 1079 года, Роберт также не забыл добиться моральной и дипломатической поддержки папского престола. В июле 1080 года он убедил папу отправить епископам Апулии и Калабрии письма, призывающие их содействовать походу Гвискарда. В самой империи он также старался приобрести сторонников: в конце 1080 года он отправил посольство, намеревавшееся привлечь на его сторону норманнов, состоявших на службе у империи, и, если возможно, самого Алексея Комнина, предводителя византийских армий на Западе. Однако здесь его ожидало разочарование: Алексей сам завладел императорским троном. Именно против этого опытного военачальника Роберт Гвискард должен был выступить в своей попытке захвата восточных земель.
Действительно, в 1080 году герцог Апулии готовил настоящий захват. Ради того, чтобы стать императором? Это правдоподобно, но, тем не менее, не очевидно. Югетта Тавиани-Кароцци[60]пошла в предположениях еще дальше: по ее мнению, Роберт всерьез рассматривал завоевание Ближнего Востока в соответствии с планом Григория II, к которому впоследствии, в 1095 году, вернется Урбан II. По мнению исследователя, предприятие, задуманное Гвискардом, было своего рода «предтечей крестового похода», организованного исключительно норманнами. В поддержку такого предположения почти нет аргументов, за исключением речи, которую Ордерик Виталий приписал умиравшему Гвискарду, обратившемуся к своим войскам с намерением побудить их продолжить завоевание, избрав своим предводителем Боэмунда. В ней герцог ясно очертил свои намерения: «Если то было угодно Богу, я твердо решил представить воинам католической веры Константинополь, пребывающий ныне в руках изнеженного, обреченного на сладострастие и разврат рода, дабы могли они вырвать из рук турок Иерусалим, священный град Божий, отбросить неверных и расширить христианскую империю»[61].
