Внимательно осмотрев постройку, индейцы убедились, что ее невозможно взять обычным способом. Они пустили несколько стрел, один из них выстрелил в бойницу из ружья, чтобы убедиться, есть ли кто-нибудь внутри, но так как мы сидели спокойно, то их уверенность увеличилась, и они пошли на берег реки посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать у главного входа. Осмотрев ворота, они, видимо, были разочарованы, отошли на сотню ярдов и стали держать совет.
Было очевидно, что некоторые из них предлагают поджечь постройку, но, судя по их жестам, таких было немного. Другие, по-видимому, возражали, что пожар уничтожит вещи, находившиеся внутри, что было для них вовсе нежелательно. Наконец, один из них, казавшийся вождем, указал пальцем сначала в том направлении, где стояли челны, потом на реку и в заключение — на то место горизонта, где восходит солнце. Когда он кончил, двое молодых людей встали и пошли в юго-западном направлении. Их план был ясен; эти двое людей вместе с двумя другими, остававшимися на страже, должны были провести челны по реке; это заняло бы всю ночь, а на восходе солнца они могли атаковать главный вход и попытаться разрушить ворота своими томагавками.
С наступлением темноты я расставил стражу по всем углам блокгауза на случай ночного нападения. Наши враги развели огромный костер и принялись готовить себе ужин. Хотя мы не могли слышать их разговора, но было очевидно, что они считают станцию в своей власти. Половина их улеглась спать, вокруг потухшего костра и к полночи наступила тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Зная, что завтра будет много дел, я решил отдохнуть несколько часов. Но это мне не удалось.
Лишь только я закрыл глаза, как услышал неясный гул, как будто удары топора по дереву. Я осторожно выглянул. Звуки раздавались довольно далеко, а по берегу реки и за стоянкой индейцев сновали по всем направлениям темные фигуры; наконец, мы убедились, что омбиквы делают лестницы с целью добраться до верхних дверей в наших башнях.
Это, конечно, не имело для нас особенного значения, так как мы хорошо приготовились принять их; но мы решили не показывать им нашей силы до последней минуты, когда мы будем в состоянии наверняка уложить пятерых первым залпом. Индейцы взялись за луки и выбрали маленькие стрелы, которыми дети бьют рыбу, чтобы нападающие думали, будто форт защищается несколькими смелыми мальчиками.
Утром омбиквы появились с двумя лестницами, которые приставили к башням. Вероятно, они думали, что внутри форта никого нет, так как мы не показывали признаков жизни и приняли все меры к тому, чтобы остаться незамеченными. На каждую лестницу взобрался индеец с томагавком, но им недолго пришлось работать. Не успев нанести третьего удара, индеец у восточной двери пошатнулся и упал с лестницы; грудь его была пробита стрелою. В ту же минуту громкий крик, раздавшийся с западной стороны, показал, что и другого постигла та же участь.
Омбиквы поспешно унесли трупы с диким ревом разочарования и ярости, на который трое мальчиков, заранее наученных, что им делать, отвечали звонким военным кличем. Это довело омбиквов до неистовства, однако они стали осторожны. Стрелы, убившие их товарищей, были детскими; но не было сомнения, что они пущены руками воинов. Омбиквы собрались за выдающейся скалой на берегу реки, в тридцати ярдах от дома, но в полной безопасности от наших выстрелов. Тут они провели военный совет в ожидании своих товарищей с лодками, которым давно уже следовало вернуться.
В эту минуту легкий туман, стоявший над рекой, рассеялся, и перед нами открылось на другом берегу зрелище, остановившее наше внимание. Как раз напротив дома мы увидели челнок, тот самый, в котором наши два индейца отправились в экспедицию. Двое омбиквов, стерегшие украденных коней, стояли в нескольких шагах от него; они, очевидно, только что заметили его и не знали, что им предпринять; без сомнения, их смутили крики товарищей, но теперь, когда туман рассеялся, они увидели их за скалою и, вероятно, повинуясь какому-нибудь сигналу, решились переправиться через реку. В ту самую минуту, когда они отвязывали челнок, раздались выстрелы; оба индейца упали — они были мертвы. Затем появились двое наших лазутчиков, скрывавшиеся за кустами, и принялись хладнокровно снимать скальпы, не обращая внимания на тучу стрел и яростные крики омбиквов. Этим дело не кончилось: в своей ярости наши враги забыли осторожность и вышли из-за скалы; они представляли хорошую цель, и в ту самую минуту, когда вождь оглянулся, четыре человека упали, пораженные нашими пулями.
Я не в состоянии описать бешеный вопль, последовавший за этим, хотя все события моей первой битвы еще живы в моей памяти. Омбиквы подобрали убитых и ушли к востоку, по направлению к горам, соображая, что только этим путем они могут избежать гибели. Их осталось всего десять человек, и они совершенно упали духом, чувствуя, что вряд ли им удастся вернуться домой.
От наших лазутчиков мы узнали, что шестеро воинов вернулись из поселка и должны находиться где-нибудь в засаде: это определило наш образ действий. Мы вышли из форта по лестницам, оставленным омбиквами, и рассыпались по степи с целью отрезать врагам отступление.
Не буду описывать подробно эту бойню. Омбиквы наткнулись на засаду и потеряли еще четверых; остальные рассеялись по степи, стараясь пробраться в горы. Прежде чем кончился день, они были перебиты, за исключением одного, которому удалось переправиться через реку.
Так кончилось мое первое сражение, в котором, впрочем, я, собственно, вовсе не сражался; хотя враги несколько раз подвертывались мне под выстрел, но мне было жаль лишать их жизни. Как бы то ни было, меня осыпали поздравлениями; отныне Овато Ваниша стал воином.
На другой день я и мои товарищи — я подразумеваю семь человек, прибывших из Монтерэ — оставили станцию и вскоре достигли поселка, где я не был уже три месяца с лишком.
События обернулись лучше, чем можно было ожидать. Мой отец довольно быстро оправился от испытанного потрясения. Наше племя, вторгшееся в южную область кровов, подвергло их суровому наказанию. Наши люди вернулись с полутораста скальпами, четырьмястами лошадей и запасом одеял и табаку, только что выменянных кровами на меха у янки. Кровы были надолго усмирены и обессилены и в этом году не осмеливались показываться за пределами своей охотничьей территории.
Очевидцы смерти князя Серавалле так рассказывали об этом событии.
Спустя несколько дней после моего отъезда в Монтерэ князь с партией шошонов отправился в порт Галль, куда прибыли для него письма и товары из Сан-Луи. Тут он познакомился с одним французским ученым, предпринявшим научную экспедицию в Калифорнию. Француз имел рекомендательные письма к князю от епископа и директора колледжа в Сан-Луи.
Князь оставил своих шошонов в форте, поручив им озаботиться доставкой товаров, а сам отправился с ученым и сопровождавшими его пятью местными охотниками в поселок. На второй день своего путешествия они повстречали сильный военный отряд кровов, но так как шошоны были в мире со всеми своими соседями, то никакой опасности не предвиделось. Однако вероломные кровы, не подозревавшие, так же как и князь, что поблизости находится большая охотничья партия шошонов, решили не упускать случая завладеть без всякого риска, богатой добычей. Они предоставили белым продолжать путь, но следовали за ними на некотором расстоянии, а вечером напали на них на стоянке так внезапно, что те не успели даже схватиться за оружие.
