– Сними фартук, встряхни. Ишь, как запыхался… Ну что еще ты придумал? Рассказывай.
– Мамочка, я нашел клад! И ты непременно, непременно должна мне позволить…
– Что позволить? Ох уж мне эти мальчики! Какой-такой клад?
– Игрушки. Чудесные переломанные игрушки. На чердаке… Много-премного…Ты понимаешь? Консьерж сказал, что все равно их выбросить придется.
– У тебя разве своих мало?
– Да нет же! Ты только разреши. Я их снесу вниз. Осторожно снесу и ни разу не полечу с лестницы. Не в переднюю, ты не бойся. В каретный сарай. Пожалуйста! Я уроки приготовил и целую неделю буду себя чудесно вести, только позволь…
– Да зачем тебе?
– У меня есть план. Не спрашивай.
Мама взяла Игоря двумя пальцами за нос, точно хотела попробовать, крепко ли он пришит (мамы тоже ведь иногда, как дети, сами не знают, что делают), и сказала:
– Хорошо. Пойди только сначала умойся и отнеси фартук Насте. А то нам достанется…
И только сказала – Игорь кратчайшим путем через ров, забор и цепкий можжевельник помчался домой. Свистнул и исчез, как гном в кустах.
Помощник садовника, русский матрос-фельдшер, сидел на ящике перед каретным сараем и разбирал овощи. Салат – кроликам, салат – на кухню в большой дом, салат – себе…
Хлопнула калитка. У собачьей будки ласково завизжал Грум. Детские ноги затопотали по мощеному двору.
– Игнатий Савельич, вы очень заняты?
– А, Игорь Иванович!.. Здравствуйте. Что ж это вы не здороваетесь?
– Извините. Здравствуйте. Я очень взволнован… Я, Игнатий Савельич, клад нашел…
– Ну, клады-то вы каждый день находите. Капкан для крыс, что ли?
– Что вы! Совсем настоящий клад. На чердаке, игрушки… Скажите, вам во время войны приходилось вправлять руки-ноги, кожу зашивать… Вы ведь рассказывали.
– Приходилось, точно. Да у нас в усадьбе у всех, слава Тебе Господи, руки и ноги целы. Что это вы выдумали?
– Постойте. Как вы не понимаете? После обеда вы сегодня свободны, правда? Садовник уехал. Вчера дождик был, значит, поливать цветы не надо. Уж вы мне, Игнатий Савельич, помогите, пожалуйста! У паяца сломана нога, у слона живот распорот, кукольный шкаф совсем расклеился. Вы ведь фельдшер, всё умеете… Хорошо, Игнатий Савельич?
– Кукольную амбулаторию, стало быть, откроем. Да разве у вас своих игрушек мало?
– Вот и вы тоже спрашиваете. Я совсем не для себя. У меня есть план, и мне одному не справиться…
– Ладно. Попробуем… Людей лечил, ужель резинового слона не вылечим? Где же ваш клад?.. Овощи переберу, сейчас его сюда и доставим.
– Нет, нет. Я сам. Сам-сам-сам! Привезу в тачке.
Игорь запрыгал на одной ноге, пробежал мимо с визгом тянувшегося к нему из будки Грума и исчез. Вот так всегда, как фокусник: раз-два, нашумит, наговорит – и нет его.
Широкоплечий матрос посмотрел вслед мальчику и ухмыльнулся:
– Ишь, неугомонный какой! Паяцам ноги вправлять, – придумает же…
После обеда в пустом каретном сарае закипела работа. Игорь в игрушечной тачке свез туда все свое богатство. Сквозь раму распахнутых настежь дверей ворвалось веселое солнце. В дальнем углу сквозь щель заструилась косым столбом солнечная зыбкая полоса. Матрос на верстаке разложил больных: паяца, слона, дырявый мяч, куклу с полуоторванной головой. Разогрел в клеянке столярный клей, принес моток толстых матросских ниток и штопальную иглу…
Игорь тоже не сидел сложа руки: мешал палочкой клей, вытирал пыль с игрушек, вертелся на цыпочках у верстака, чуть-чуть матрос ему с размаха штопальной иглой носа не проткнул.
В ящике с гвоздями нашли маленькое колесо. И хоть не по фельдшерской части чинить коляску, однако матрос приладил к кукольному экипажу колесо – лучше не надо. Нашлась и масляная краска. Красил Игорь сам: игрушечную лавку, комод и креслице, заодно и собственные пальцы в азарте измазал. Только скипидаром и отмыл. Хотел было Игорь – очень уж весело красить – к пруду с краской сбегать, лодку подцветить, но морской фельдшер не позволил:
– Лодка, это уж, извините, по моей морской части… Оставьте, Игорь Иванович. Не то с краской вместе опять на остров заплывете, а мне перед вашей мамашей за вас отвечать.
Сконфузился Игорь и краску на место поставил.
Через три дня все было готово. Игрушки точно из лавки. Кукле рубашку новую Настя сшила из клочка обойной материи (тоже на чердаке нашлась). Паяцу пояс сделали из старого галстука. Краска подсохла, у игрушечной мебели все ноги в порядок матрос привел – хоть мазурку танцуй.
В солнечное утро в палисаднике, у входа в усадьбу, Игорь свой «план» всем и открыл.
Расставил на траве игрушки. Слева для девочек, справа для мальчиков. Номерки для лотереи нарисовал – для девочек синие, для мальчиков – красные. Такие же номерки прикрепил к игрушкам. И зазвал в усадьбу всех окрестных французских ребятишек. У кузнеца было трое, у консьержа-привратника – двое, у рабочих с соседней усадьбы и не сосчитать.
Гуськом сошлись в палисадник дети. Смотрят на траву – что за ярмарка? Глаза разбегаются, но стоят дети чинно, ждут, какую такую игру Игорь придумал.
А он девочек расставил в ряд у стены и попросил каждую из шляпы по билету вытянуть. Потом – мальчиков.
Расхватали дети вмиг игрушки по своим номеркам и писк такой подняли, точно стадо поросят в колючем бурьяне…
Схватили игрушки и бегом по домам – взрослым показывать. Разве это часто бывает, чтобы ни с того ни с сего столько чудесных вещей получить?
А потом сползлись на лужайку у шоссе перед усадьбой и стали играть в лавку, в кухмистерскую[9], – каждый в одиночку. Девочка, которой кукла досталась, выменяла себе слоненка на мяч и посадила его в коляску к кукле заместо сына…
Игорь стоял у ворот, смотрел и радовался. Одно его, правда, беспокоило немножко: из всех чердачных игрушек оставил он себе одну – бутылку, в которую был вделан четырехмачтовый парусный кораблик. Каким чудом его в бутылке собрали-составили, Бог знает… Может быть, отдать им и кораблик?
Пошел он к фельдшеру-матросу посоветоваться. Но тот его успокоил:
– Ну, вот… да какая ж это игрушка? Это есть произведение искусства, и ребятам оно ни к чему. Кокнут бутылку о камень, корабль по суставам разберут, вот и все. Дурачки. Владейте себе на здоровье, Игорь Иванович… Я к бутылке цепочку приделаю, пусть поперек вашего окошка покачивается. Красота.
Глава V
Разговор с матросом
Игнатий Савельич лежит на своей койке в углу большой, низкой комнаты. Отдыхает. Перед окнами флигеля – каштаны. Затеняют свет, сквозят на закате мутно-зелеными лапами. В комнате прохладно и тихо. С потолка липкой спиралью свешивается узкая ленточка, усеянная дохлыми мухами, – одна из них, еще полуживая, тоненько жужжит.
