Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Он, кстати, тоже в это время уже вернулся в Париж.
* * *
А затем генерал Бонапарт, окончательно сокрушив австрийцев, подписал с ними мир в Кампо-Формио и 5 декабря 1797 года тоже вернулся в Париж.
В Париже он тут же поехал на улицу Шантрен, специально переименованную в улицу Победы, чтобы обнять свою жену. Но дом, понятное дело, оказался пустым. Пробежав по комнатам, Наполеон встретил слугу и спросил:
— А где же мадам?
Когда он узнал, что Жозефины вообще нет в Париже, глаза ревнивого корсиканца налились кровью. В тот день он написал своему брату Жозефу:
«Я страдаю от личного горя. Наконец пелена спала с моих глаз…»
Лишь 2 января 1798 года Жозефина прибыла в Париж, такая красивая, такая волнующая и кокетливая, и она, как всегда, нашла тысячу оправданий своему отсутствию, а Наполеон, как всегда, сам не заметил, как оказался у ее ног и все ей простил. Правильно говорят, что страсть сильнее ревности. А любовь — она как горячка. Она делает глупыми даже самых умных людей, а слабыми — даже самых сильных.
* * *
Естественно, уже в начале 1798 года Наполеон узнал от своего брата Жозефа и от других родственников о «проделках» Жозефины, а также о том, что она практически ежедневно встречалась с Ипполитом Шарлем в одном из домов предместья Сент-Оноре. Разъяренный Наполеон высказал жене все, что он о ней думает, для полноты эффекта разбил цветочный горшок и ушел, хлопнув дверью. Но Жозефина явилась к нему ночью, осыпала его ласками, и он, как всегда, не мог перед ней устоять.
* * *
А в мае 1798 года Наполеон опять вынужден был надолго уехать из Парижа.
Дело в том, что Директория приняла решение об экспедиции в Египет, и возглавил ее, конечно же, Наполеон Бонапарт, самый непобедимый из французских генералов.
Жозефина проводила мужа до Тулона, и их расставание было удивительно трогательным. Предвидя опасности, предстоявшие французам в заморских странах, они вполне могли думать, что расстаются навечно. Эскадра вышла в море 19 мая.
Забегая вперед, скажем, что Наполеон вернется из Египта лишь 16 октября 1799 года, то есть через семнадцать месяцев. Это очень длительный срок, а Ипполит Шарль все это время оставался с Жозефиной в Париже, и уже в апреле 1799 года он обосновался в только что купленном Жозефиной дворце в Мальмезоне.
* * *
Основные вехи Египетской экспедиции Наполеона таковы: капитуляция Мальты, взятие Александрии, победа у Пирамид, уничтожение французского флота при Абукире, захват Яффы, неудачная осада крепости Сен-Жан-д’Акр…
Наступил июнь 1799 года, и тут произошло одно весьма примечательное событие (о нем так или иначе пишут все биографы Наполеона), которое наложило отпечаток на отношения Наполеона и Жюно и круто повернуло всю дальнейшую судьбу последнего. Впрочем, не о Жюно сейчас идет речь, а произошло следующее: у фонтанов Мессудии, под Аль-Аришем, Жюно, шедший, как обычно, рядом с главнокомандующим, сказал ему что-то такое, от чего лицо Наполеона страшно побледнело. Впоследствии выяснилось, что Жюно рассказал Наполеону о том, что его любимая Жозефина ему неверна.
Большинство авторов, описывающих этот очень серьезный по своим последствиям разговор, основываются на воспоминаниях бывшего в то время личным секретарем Бонапарта Луи-Антуана Бурьенна, а тот свидетельствует:
«Под Аль-Аришем я увидел Бонапарта, прохаживающегося одного с Жюно, как это довольно часто с ним случалось. Я был неподалеку и, не знаю почему, наблюдал за ним во время этого разговора. Лицо генерала, всегда очень бледное, сделалось между тем еще белее обыкновенного. В чертах его появилось нечто судорожное, во взоре — нечто дикое, и он несколько раз ударил себя по голове. Поговорив еще с четверть часа, он оставил Жюно и подошел ко мне. Я никогда еще не видел его столь недовольным, столь озабоченным».
Собственно, Наполеон знал о парижских «проделках» Жозефины и раньше, но Жюно постарался больше всех. С одной стороны, именно он по дороге из Парижа в Италию был свидетелем флирта Жозефины с Ипполитом Шарлем, с другой стороны, уже в Египте он получил письмо из Франции, в котором родственники рассказывали ему о поведении ветреной генеральши. Жюно был другом и первым адъютантом Наполеона, и на этот раз он просто не счел нужным молчать. Более того, он показал это письмо Бонапарту. Тот был потрясен.
А потом он принялся осыпать страшной бранью имя, бывшее еще вчера ему таким дорогим. Он кричал:
— Женщины!.. Жозефина!.. А я так далеко от нее!.. Она, она могла меня обмануть!.. Она!.. Ну, берегитесь! Я уничтожу весь этот выводок молокососов и франтов… А с ней я разведусь! Да, разведусь!.. Устрою публичный, скандальный развод!
После этого он обрушился на Бурьенна:
— Если бы ты был привязан ко мне, то уведомил бы меня обо всем, что я только что узнал от Жюно! А вот он — истинный друг!
Бурьенн начал осторожно успокаивать генерала. Возможно, он сказал ему, что подозрения Жюно слишком преувеличены, а потом, чтобы сменить тему, заговорил о славе главнокомандующего.
Но в ответ Наполеон лишь насупил брови.
— О, моя слава! — воскликнул он. — Не знаю, что бы я отдал сейчас за то, чтобы все, что я услышал от Жюно, оказалось неправдой… Как же я люблю эту женщину…
Чуть позже Наполеон взял себя в руки и ни с кем уже не говорил больше на эту тему. Жюно, впрочем, его откровения дорого обошлись. Простодушный, желавший сделать все как лучше, он не учел того, что рассказать другу о неверности его жены — отнюдь не самый удачный способ укрепления дружеской привязанности. Подобная «доброжелательность» опасна еще и потому, что она наносит удар по гордыне, задевает чувство собственной значимости и вызывает обиду и желание нанести ответный удар. Особенно у корсиканца.
Петь дифирамбы подруге друга — это вопрос склонности. Но петь дифирамбы его жене — это уже вопрос необходимости, больше того, личной безопасности. Бедный Жюно и предположить не мог, что в дружбе, как и во многом другом, нужна не откровенность, а дипломатия.
И, кстати, Бурьенн по этому поводу потом написал так:
«Я заметил впоследствии, что он [Наполеон. — С. Н.] так никогда и не простил ему этой глупости; и могу сказать почти наверняка, что это стало одной из причин, по которым Жюно не был сделан маршалом, подобно многим из его товарищей, которых Бонапарт любил меньше, чем его».
Глава 4. Царица Востока Полина Фурес
Впрочем, все, что связано с судьбой Жюно, это было потом, и это тема для совсем другой книги. А пока же ярость Наполеона в отношении Жозефины резко сменилась горьким безразличием.
По сути, он на нее страшно обиделся. Если бы Жюно был профессиональным психологом, он бы объяснил Наполеону, что окончание «ся» в этом слове обозначает действие, направленное на самого себя (например: «оделся» — одел себя, «причесался» — причесал себя), то есть обиделся — это значит обидел сам себя. То есть это не Жозефина обидела его, а он сам себя обидел! Сам расценил ее поступок как задевающий его достоинство и решил обидеться. И это не значит, что обижаться нельзя. Можно! Но хуже от этого будет только самому себе, и тут гораздо конструктивнее просто решить, что ты больше не будешь сам себя обижать, потому что пользы от этого — никакой.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
