— Ой, мамочка, не плачь!
Я влезла к ней под одеяло и крепко ее обняла, как будто это она была маленькой девочкой, а я ее мамой.
Что мне делать, Эм? — простонала она. — Я не могу без него!
— Все хорошо, мам, все хорошо, — повторяла я, стараясь ее утешить.
Она вдруг рассердилась и вырвалась из моих рук.
— Ничего… (нехорошее слово) не хорошо, дурында! Он нас бросает, уходит к другой женщине, черт подери! — зашипела мама.
— Нет, он не уйдет. Все хорошо, мама. Он так здорово играет с нами. Он хочет с нами помириться. На самом деле он не уйдет. Он нас любит!
— Он сказал, что не уйдет?
Я запнулась.
— Да, — сказала я. Мне так хотелось, чтобы это было правдой.
Мама так и вцепилась в меня:
— Ты уверена?
— Ну…
Мама знала, что я не уверена, но ей тоже очень хотелось, чтобы это было правдой. Она поверила мне.
— Не так-то легко будет мне его простить, — сказала она. — Это ведь уже не первый раз, Эм. Ты многого о нем не знаешь. Сама не понимаю, отчего я так стараюсь его удержать. Возможно, мне было бы лучше без него, без этих сомнений и терзаний.
— Но ты же любишь его, мама!
— Конечно, я люблю его, Эм.
Мама села на постели и прижала меня к себе. Потом включила ночник с хрустальными подвесками и посмотрелась в зеркало.
— Боже, ну и вид у меня!
Мама очень красивая, но сейчас она действительно выглядела ужасно, даже в мягком свете ночника. Волосы у нее торчали слипшимися клочьями, веки распухли и покраснели, словно виноград «изабелла». Темная помада размазалась вокруг губ, как у Виты, когда она пьет сок черной смородины.
— Неудивительно, что я ему опротивела, — застонала мама.
— А ты умойся и сделай макияж, — посоветовала я. — Он прямо отпадет!
— Ну хорошо, мисс, я сделаю, как ты велишь, — сказала мама.
Она привела себя в порядок и снова сунула ноги в новенькие серебряные босоножки.
— Выглядишь на миллион долларов, — сказала я.
— Ах, Эм, какая ты чудачка, миленькая моя девочка! — сказала мама и сморщилась, как будто снова собиралась заплакать.
— Не плачь, макияж испортишь!
— Хорошо, хорошо, я не буду плакать, — сказала мама, отчаянно моргая.
Мы спустились вниз, держась за руки. Бабушка вышла в коридор с посудным полотенцем в руках.
— Боже, никак, ты собралась умолять его остаться? Ты ничему не учишься, Джули! После всего, что ты от него натерпелась! Да его задушить мало!
Она яростно скрутила полотенце, словно это была папина шея.
Мама ее не слушала. Она сделала глубокий вдох, задержала дыхание, расправив плечи и плотно стиснув губы. Потом выдохнула и шагнула в гостиную. Папа с тревогой смотрел, как она идет к нему через всю комнату в своих серебряных босоножках. Вита выпрямилась на диване, держа в руке обмякшую Балерину. Максик засунул палец в рот и съежился, как будто старался стать невидимкой.
— Привет, мои дорогие! — весело и отважно воскликнула мама. Потом потянулась и зевнула, как будто только что проснулась. — М-м, как же я хорошо поспала! Посмотрим, что показывают по телевизору?
Ей никого не удалось обмануть, даже Максика, но мы все старательно делали вид, что не слышали криков и рыданий.
Папа подвинул Виту на дальний край дивана, похлопал по сиденью и тихо сказал:
— Садись, малыш.
Мама села рядом с ним. Мы с Витой и Максиком устроились по бокам. Бабушка уселась в кресло, шмыгая носом и вздыхая. Мы смотрели праздничную программу по телевизору и слишком громко смеялись на каждую шутку. Максик так закатывался, что у него началась икота.
— Вы переутомились, молодой человек. Пора в кровать, — сказала бабушка.
— Нет, нет, нет! — завопил Максик.
— Да, да, да! — сказал папа. — Ну-ка, Максик, Балерина хочет тебе рассказать про свой олений домик в далекой Лапландии. Ни за что не угадаешь, какая у нее постелька.
Максик позволил папе унести его наверх. Вита тут же подняла шум, и папа подхватил ее свободной рукой. Я смотрела им вслед и жалела, что не могу ужаться до крошечного размера, чтобы тоже повиснуть на папе, будто обезьянка. Вместо этого пришлось топать за ними своим ходом.
Папа выдумал целую сагу о том, какой у оленят в Лапландии детский садик, постельки из зеленого мха, одеяльца на лебяжьем пуху, потом рассказал про оленью школу, где учат танцевать, бегать рысью и галопом, а особо талантливых даже обучают летать.
Максик заснул раньше всех. Папа подоткнул ему одеяло и провел рукой по лохматым темным волосам. Вита разрешила и ей подоткнуть одеяло, но всеми силами старалась не спать, даже лоб у нее наморщился от усилий держать глаза открытыми. В конце концов она тихонько вздохнула и заснула тоже, прижав к себе Балерину.
Папа осторожно освободил руку от игрушки и погладил Виту по костлявому плечику. Она отказалась надевать свою пижамку с изображением куклы Барби и легла спать в одной из маминых черных шелковых ночнушек. У нее порвалась бретелька, и мама пожертвовала ее нам — наряжаться. Мы с Витой чуть не передрались, кому ее носить. Я победила, но когда я этот топик примерила, Вита жестоко расхохоталась и заявила, что я похожа на бегемотиху из диснеевского мультфильма. Я ее толкнула в грудь и сказала, что она просто завидует, но черненькую ночнушку на бретельках после этого ей отдала. Вита в ней была чудо как хороша — настоящая полуночная фея.
— Девочка моя, — прошептал папа и поцеловал ее высокий лобик.
В комнате сделалось очень-очень тихо. Папа улыбнулся мне, стараясь не смотреть в глаза:
— И ты ложись, принцесса Эсмеральда.
— Папа!
— Ну-ну, солнышко, тебе давно пора спать.
— Папа, обещай, что ты останешься.
Папа на мгновение зажмурился, потом встал, взял мою руку и поцеловал колечко.
— Твое желание для меня — закон, принцесса Эсмеральда. А теперь не смотри на меня с такой тревогой и быстро прыг-прыг в кроватку.
Папа запел песенку в ритме хип-хопа про принцессу Эм и ее волшебное кольцо, цо-цо! Я ему подпевала и даже протанцевала вокруг кровати, но когда папа натянул на меня одеяло до самого подбородка, я обхватила его руками за шею.
— Тише, тише, ты меня задушишь! — пошутил он.
— Папа, так ты обещаешь, да?
— Смени пластинку, принцесса, — попросил папа. — Я ведь сказал, что твое желание для меня — закон, уже забыла?
— Все-таки ты не сказал, что обещаешь. Ну скажи, пап. Пожалуйста, скажи!
— Ладно, ладно, обещаю.
