IV
Королева Катерина писала отцу в Испанию, что жизнь ее – сплошной праздник. Ее муж, он же – ее государь и повелитель, не знает устали в увеселениях, загоняет коней на охоте, обыгрывает в теннис всех своих придворных кавалеров, слушает песни и баллады и даже сам сочиняет очень милые песенки о любви, о веселье и о том, что нет радости больше, чем хорошая компания искренних друзей. Она и правда была совершенно счастлива, в этом ей можно поверить. С самой колыбели инфанту Каталину готовили к роли достойной спутницы какого-нибудь короля, достойного получить ее руку. Ее матушка, великая Изабелла Кастильская, показывала всему свету пример того, какой должна быть истинная правительница и королева – надежной, верной, послушной воле супруга, но способной поддержать его в трудный момент и делом, и советом.
А вместо всего этого Каталина, ставшая в Англии принцессой Катериной, получила в мужья слабого мальчика, который скончался, не успев или не сумев сделать ее матерью, и оставил одну, без друзей, при дворе все более и более мелочного и тиранического свекра. И вот наконец – избавление. У нее есть теперь свой прекрасный принц – правда, он на шесть лет моложе ее, но тем нежней она его любит. Он и весел, и силен, и хорош собой – и он стремится сделать всю ее жизнь нескончаемым праздником – ну как тут было не влюбиться?
Супруги очень привязались друг к другу.
Но радость – радостью, любовь – любовью, а были ко всему этому и дела земные, и Англия требовала того, чтобы монарх вел корабль государства нужным курсом. Ну что же – довольно быстро король Генрих Восьмой установил свой личный и персональный стиль правления.
В дела административные он не вникал. Бумаги, как правило, не подписывал и даже не читал. Ему их читали вслух и, как правило, в сокращенной форме извлечений – только суть дела. Ну, от его отца остались хорошие советники. Большое влияние приобрела бабушка короля – леди Маргарет, супруга лорда Томаса Стенли. Тем не менее при всей любви короля к танцам, турнирам и развлечениям он очень быстро показал своим советникам, что он прекрасно ориентируется в общем ходе государстванных дел и намерен направлять их совершенно самостоятельно.
Через 16 месяцев после начала нового правления бывший глава Королевского Совета (King’s Cоuncil), Эдмунд Дадли, и бывший председатель совета, ведающего делами юриспруденции (Cоuncil Learned in the Law), Ричард Эмпсон, были осуждены за государственную измену (что автоматически влекло за собой полную конфискацию их имущества) и казнены. Было это решение инициативой самого короля или делом рук его ближайших советников, которые хотели бы «…перевести стрелки…» обвинений в вымогательстве на этих двух лиц, нам неизвестно. Но понятно, что король к этому времени уже освоился в своей новой роли.
Конечное решение принадлежало ему – и он не поколебался.
По-видимому, король Генрих Восьмой не видел ничего дурного в том, чтобы «… швырнуть волкам…» отслуживших свое старых слуг его батюшки.
V
Есть интересная книга, посвященная судьбам династии Тюдоров[6], так вот ее автор высказывает мнение, что Генрих Восьмой, как многие люди, рожденные в очень богатых семьях, не понимал стоимости денег. Для него они просто были – как воздух. И он начисто не понимал, что их надо добывать или что их может быть недостаточно. Странный вывих сознания у человека, который вроде бы прекрасно разбирался в политических проблемах. Вообще, Генрих Восьмой представлял собой некий клубок противоречий. С одной стороны, он был наделен невероятным самомнением. Он совершенно твердо считал себя правым в любом случае, когда у него возникали или могли возникнуть противоречия с кем бы то ни было. Понятно, что среди его подданных таких людей не водилось, но он распространял эту доктрину и на заморские территории. Когда посол французского короля Людовика Двенадцатого явился к нему на аудиенцию, Генрих накричал на него и сообщил послу, что не видит пользы в чтении писем от государя, который не смеет глянуть ему в лицо.
Генрих Восьмой просто бредил подвигами «… своего предка, Генриха Пятого…» – и тот факт, что Генрих Пятый был ему не кровным предком, а всего лишь первым мужем его прабабушки, ничем ему не мешал. В общем, король собирался во Францию, с целью «… пожать военную славу…». Доводы его советников, приводивших ему подробные документы с исчислением количества людей и денег, потребных для такой экспедиции, он находил скучными.
И он влез в так называемую Священную Лигу, созданную Папой Римским Юлием Вторым против французского короля, и на четвертом году своего правления получил наконец войну, которую он желал столь страстно. Вышел из этого один сплошной конфуз. Причем конфуз во всех трех областях государственного правления – и в дипломатии, и в войне как таковой, и в сфере финансовой. Короля Генриха подвели все его союзники – и император Максимилиан, и швейцарцы-наемники, и папа Юлий, и пуще всех – тесть, король испанский Фердинанд, отец его королевы. Субсидии, выплаченные союзникам, пропали даром.
Все предприятие стоило побольше миллиона фунтов стерлингов, и казна, которую большими трудами наполнял Генрих Седьмой, совершенно опустела.
Вот сведения из валютного справочника он-лайн: In 1510, Ј1,000 0s 0d wоuld have the same spending wоrth оf 2005’s Ј483,770.00 (в 1510 году одна тысяча фунтов стерлингов равнялась 483 770 фунтам в ценах 2005 года).
Разница примерно в 500 раз. Примем во внимание, что фунт стоит подороже доллара примерно на 30–40 %, – и у нас получится, что военная кампания Генриха Восьмого стоила Англии 700 миллионов теперешних долларов. Эти расходы ложились на тогдашнее население Англии численностью чуть побольше 2 миллионов человек, то есть примерно в 30–35 раз меньше, чем то, что существует сейчас. Так что если мы в попытке получить современный эквивалент затрат помножим 700 миллионов долларов на 30 или на 35, то цифры получаются просто астрономические.
Но король Генрих был совершенно счастлив. Во-первых, он сумел завоевать два небольших городка во Франции. Они были ему ни к чему, и защита их стоила бы ему безумных затрат – но зато это был материальный знак победы. Во-вторых, английская конница в союзе с бургундскими рыцарями императора Максимилиана однажды обратила в бегство французов. Сражение это, происшедшее 16 августа 1513 года, никаких военных последствий не имело, но в Англии получило пышное наименование Битвы Шпор – в знак того, что спасающиеся французы растеряли в бегстве свои шпоры.
Генрих Восьмой рассматривал это как великую победу и осыпал участников сражения почестями и наградами. Война для него была как бы турнир, только в более крупных масштабах.
Вообще, он упивался своей военной славой и на всю войну – крайне неудачную с точки зрения его советников – смотрел весьма бравурно. Король полагал, что война прошла хорошо. К тому же он решил две побочные проблемы.
Первая из них заключалась в том, что в Тауэре уже семь лет сидел его кузен, Эдмунд де ла Поль. Что с ним делать, было непонятно. Его старший брат, Джон де ла Поль, участвовал в восстании Ламберта Симнела и в ходе подавления его был убит. Эдмунда тогда посадили в тюрьму, но, так как он был не слишком-то виноват и представлял собой фигуру скорее безвредную, Генрих Седьмой так его до поры в Тауэре и оставил. Ну, его сын и наследник, блистательный Генрих Восьмой, решил, что всякие там полумеры ему не к лицу. И перед тем, как отправиться во Францию, смахнул кузену голову.
