И как рождается желание умереть за человека, лишь бы он был счастлив.
И как имя становится не набором звуков, а маленькой вселенной.
И для чего женщины рожают своим мужьям плюшевых детишек.
А еще поняла, для чего она родилась и выросла, для чего училась, читала книги, писала в юности стихи, делала карьеру, обустраивала квартиру, создавала себе имидж — для чего жила.
Точнее, для кого.
— Митя, — сказала она вслух звенящим голосом, — Митя…
— Что? — отозвался он, не гася полностью улыбку.
— Просто так… Митя… Митенька… Митенька, как в «Братьях Карамазовых», да?
— Думаете, я на него похож?
— А разве он — не вы?
— А вы?
— А я… а я не знаю…
— Вы курите?
— Да.
— Давайте выйдем в тамбур. Положите Мурку на полку, можно сразу ко мне на верхнюю — и покурим.
Он пропустил Мари вперед, она не могла рассматривать его, но старалась, чтобы ее походка была еще более соблазнительной и томной, чем обычно. Руки мелко дрожали, колени подгибались, и Мари боялась, что он заметит.
Они курили долго-долго, одну за одной, заядлые курильщики с большим стажем, он красиво выпускал дым колечками и уводил ее словами. Мари помнила книжку Лукьяненко «Осенние визиты» — герои умели уводить словами, заставляли поверить. Он не заставлял. Он был естественен, открыт, дружелюбен, и все, в чем можно было упрекнуть его — называлось легким флиртом. Именно легким. А так — культурная беседа на разные темы, приятный собеседник, умный, тонкий, совершенно не давящий и не навязывающий собственного мнения.
Муха лезла в паутину сама — Мари это понимала. Она хотела вести себя как обычно, но боялась. Ее игра с мужчинами строилась на том, чтобы изображать надменное равнодушие, в лучшем случае слабый интерес, а мужчинам предоставлялась возможность биться лбом об стену, завоевывать, привлекать, настаивать. Мари привыкла быть окруженной поклонниками и назубок знала роль снежной королевы. Впервые в жизни — а ей казалось, что двадцать четыре года — это так много! — впервые в жизни она боялась. Боялась оттолкнуть мужчину и потерять его навсегда. Мари лезла из кожи вон, судорожно старалась вспомнить и применить все советы из умных психологических книг и глупых глянцевых журналов разом, призывала на помощь природное обаяние, интеллект — да что угодно, лишь бы Дмитрий не канул в никуда, а оставил ей телефон, и они смогли бы встретиться. И все равно — не вытерпела до утра, как планировала, еще в тамбуре попросила у него номер, стыдясь себя.
— У меня нет телефона.
Мари окаменела. Она не знала отказов и не могла поверить услышанному.
— Дело в том, что в Москве я остановлюсь у друзей, а мобильный я еще не купил. Поэтому пока мне и нечего вам оставить. Лучше я запишу ваш и позвоню при первой возможности.
— Вы не москвич? — спросила Мари, пытаясь понять, как она сможет жить, если он ей не позвонит.
— Москвич. Живу в столице уже пятнадцать лет, а родился в Питере. Просто давно не был в Москве, жил временно в другом месте, а квартиру сдал своим друзьям — они молодая семейная пара, им жить было негде, я и сказал, пусть живут у меня. Поэтому сам пока поживу у друзей… Неожиданно вернулся, раньше срока…
— То есть пока вам негде жить?
— Да не проблема. У меня много друзей, я всегда что-нибудь найду. А вы москвичка, коренная, да? Сразу видно, кстати.
Когда они вернулись в купе, баба Катя уже спала. На груди у нее спала Мурка. Дмитрий улыбнулся и шепотом предложил:
— Поищем вагон-ресторан?
В вагоне-ресторане не было ни единого человека, а за стойкой спал пожилой мужчина. Дмитрий усадил Мари за столик, пошептал что-то мужчине на ухо, и вскоре они пили шампанское в полном одиночестве.
— Мари, вы любите Ницше?
— Да, очень, — впервые в жизни созналась Мари.
Почему-то окружающие дружно считали Ницше проповедником фашизма, и девушка никогда не говорила, что она читает и любит немецкого философа, а доказывать обратное совершенно не хотелось. Мари не умела доказывать, она предпочитала быть с собеседником на одной волне или вообще не обсуждать некоторые щекотливые темы.
Она смотрела на Дмитрия, и страх пробегал мурашками по спине, растекаясь где-то внизу. После рассуждений об истинной женственности и составляющих ее тонких мелочах она не знала, как себя вести. Мари не хотела затевать долгие, полные туманных намеков игры, она мечтала прикоснуться к попутчику, замереть в его объятиях.
Дмитрий накрыл ее руку своей рукой — и она увидела, какие у него тонкие длинные пальцы и узкая кисть. Странно, но при всех претензиях на эстетство Мари никогда не придавала значения красоте мужских рук — до сегодняшнего дня, точнее — ночи.
Она поняла, что пропала и потеряла надежду казаться «дамой, чьи взоры непреклонны».
— Мари, а почему вы называете меня Дмитрием? Мне больше нравится Митя.
— Это слишком… слишком интимно, мне кажется, — честно сказала девушка. — Кстати, а Дмитрий — это разве не Дима?
— Нет. Дима — это сокращение от древнего славянского имени Дидим. А Дмитрий — это именно Митя. Я в институте специально интересовался.
Мари никогда не слышала о древнем славянском имени Дидим, но все равно поверила.
— А в каком институте вы учились?
— В педагогическом. На литфаке. А потом еще в Вальдорфской школе педагогики и психологии.
Мари никогда не слышала о Вальдорфской школе педагогики и психологии.
— Хотите, я вам стихи почитаю?
— Свои?
— А вы хотите мои?
— Да, конечно.
Мари даже не сомневалась, что ее собеседник обязательно должен писать стихи. «У него не лицо, а лик, — подумала она, — он так похож на Христа».
— Хорошо. Вот мое раннее стихотворение, оно многим нравится.
Боль вздымая на дыбы, потерпи немного,
Позади — тропа судьбы, впереди — дорога,
Слепоте своей пророчь не очки, но очи,
Позади — дорога в ночь, впереди — из ночи.
Добрым словом обусловь людное безлюдье,
Позади звезда-любовь, впереди — безлюбье,
Только не сойди с ума, ведая и зная,
Позади — ночная тьма, впереди — земная.
Мари, конечно, не хотелось оказаться в числе многих, но стихотворение понравилось и ей.
— Дмитрий, знаете, я тут подумала, — она окончательно падала в бездну, откуда нет возврата, — вы вполне можете жить у меня. Это совершенно не проблема.
— Вместе с любимой женщиной? С Муркой? — Дмитрий заулыбался, давая возможность свести услышанное к шутке.
— А другой любимой женщины у вас нет? — Мари окончательно скатывалась по наклонной, теряя границы флирта.
