— Я не курю, — возмутился Каспар.
— Угу. А я не занимаюсь сексом.
— Тесса-р-р-р.
— Каспар-р-р. Мог быть и поделиться косячком. Раз не куришь.
— Косяками их уже никто не называет.
— Виновата. А как надо? — Замечание меня уязвило. Неужели я настолько отстала? — «Травка» пойдет?
— Бе-е, еще хуже.
— Так просветил бы меня, крестничек.
— Ганджик. Дурь. Шмаль.
— Ну пусть будет шмаль, — решила я.
— А предки?
— Они про нас и не вспомнят. Давай его сюда.
— Ладно, расколола. — Каспар открыл железную коробку и вытащил полувыкуренную «шмаль». — Вот уж не думал, что буду кумариться со старшими.
Кумариться? Со старшими? Я вспомнила, что он еще совсем мальчишка, — потому меня и встревожило замеченное мельком содержимое той же коробки. Еще сильнее настораживало то, что Каспар курил в разгар дня, в доме, где кишмя кишели гости. Но чтобы не спугнуть его, я на время отмахнулась от тревожных мыслей. Я, «старшая», сидела в кресле-мешке и курила косяк. С первой же затяжки стало ясно, что дрянь крепкая. В голове сразу загудело, и я решила, что с меня хватит. На виду у пятнадцатилетнего крестника я сделала вид, будто глубоко затягиваюсь, задержала дым во рту и выпустила его через нос. В отличие от меня Каспар затягивался не по-детски, но на него дурь подействовала не сильнее, чем на меня.
Правда, наркота все же развязала ему язык: Каспар принялся рассказывать мне о девчонках, которых так и не закадрил. О парнях, которым достаются лучшие девчонки. О девчонках, которые бегают за ним, но ему они по барабану. Все как раньше. Мы дурачились, хихикали над всякой ерундой, а потом набросились на остывшую пиццу как на невиданный деликатес. Я уже была готова решить, что Франческа и Ник слишком строги с сыном. Если не считать травки, Каспар ничуть не изменился. Когда зашла Франческа, мы по-прежнему болтали, развалившись в кресле-мешке.
— Боже, чем тут так несет? — ахнула она и замахала ладонью перед лицом.
Скажу честно: я запаниковала. Но Каспар легко выкрутился:
— Да это Тесса привезла мне курительные палочки из Индии.
— А-а. Спасибо, Тесса.
Вот крысеныш. Но возражать я не стала — не хватало мне еще ссориться с Франческой. Или подставлять крестника.
— А тебе я привезла чай с масалой. — В данном случае я сказала чистую правду.
— И давно вы тут прячетесь вдвоем?
От меня не ускользнули резкие нотки в ее голосе.
— Слушай, я выдохлась, — призналась я. — Мамаши говорят только о детях, так что пришлось болтать с папашами, которые о детях не вспоминают. Но стоило только завести разговор, прибегали жены, пугали их какой-то «Рибеной» и уволакивали. Вот я и забрела к Каспару.
— А ты на что рассчитывала, блондинка с плоским животиком, да еще вся в белом? У детных таких животов не бывает. По крайней мере, у обычных мамаш. Рядом с тобой поневоле занервничаешь. Они же почувствовали себя клушами.
— Они и есть клуши, — вмешался Каспар.
— Лучше молчи, знаток.
Я с трудом подавила раздражение и не удивилась тому, что Каспар закатил глаза.
— Я думала, ты тоже их терпеть не можешь, — беспомощно вступилась я за крестника.
— Просто стараюсь ставить себя на их место. Между прочим, гости давным-давно разошлись.
— А который час?
— Семь.
Мы с Каспаром виновато переглянулись. Надо же было так заболтаться!
— Просто пришлось многое наверстывать. Я ведь его сто лет не видела.
— Зато теперь насмотрелась.
Я вышла вслед за Франческой в коридор. Каспар ни за что не заподозрит, что я шпионила за ним.
— Если гости разъехались, сейчас спущусь и приготовлю тебе чай с масалой, — пообещала я.
— Лучше косяк, да потолще. Или молоток.
То ли подсознание сыграло с Фран шутку, то ли она давала мне понять, что на басни о курительных палочках не купилась. Что ж, будем блефовать.
— Косяками их теперь никто не называет, — объяснила я.
— Неужели?
— Ага! Только «шмаль», «дурь», ну и старая добрая «травка» сойдет.
— Шмаль? И как это пишется?
— Кажется, через «ж». Выясню у знакомых.
Франческа резко остановилась, повернулась на потертом паласе в узком коридоре и вгляделась мне в глаза.
— Наверное, легко быть тобой, — сказала она.
— Что?
— Потому и Каспар тебя обожает. Ты взгляни на себя: стильная, невозмутимая, свободная…
— Фран… — я подпустила в голос недоверия, — ты сама просила меня поговорить с ним. Я всего лишь выполнила твою просьбу.
— Помню. Извини, просто я… ничего не понимаю! — Она помотала головой. — Ну и как, удалось?
— По-моему, Фран, с ним все в порядке. Бузит, конечно, но в душе он все тот же Каспар.
— Ты уверена, что причин для беспокойства нет?
— Абсолютно.
— Он меня ненавидит.
— Да нет же, дурочка. Ты прекрасная мать, и если Каспар этого не понимает, значит, он болван. Пожалуйста, не принимай его выходки на свой счет — это гормоны. Повторяй за мной: все дело в гормонах.
Но Франческа промолчала. Она считала, что лучше знает своего сына. И, как потом выяснилось, она была права.
У подножия лестницы ждал Ник с бокалом вина для жены.
— Отмучились! — Он поцеловал ее в макушку.
Рука об руку они добрели до дивана и синхронно рухнули на него. Я опять убедилась, что они подходят друг другу как две половинки целого. И всегда подходили. Неужели Франческа не понимает, как я ей завидую? Впрочем, когда-то завидовать было нечему. Поначалу я ее жалела.
* * *
Наши пути разошлись навсегда в тот день, когда зареванная Франческа нарисовалась у меня на пороге. Она вытащила кулак из кармана дешевого синего анорака, разжала пальцы и, как малыш демонстрирует друзьям обсосанный леденец, показала мне смятый и мокрый от пота тест на беременность: две невинные синие полоски, более многозначительные, чем мы могли себе представить.
В то время Ник был таким же надежным и порядочным, как сейчас. Только тогда он еще участвовал в маршах и протестах, а сейчас работает в некоммерческой организации и убеждает гигантские корпорации вроде «Найк» и «Гэп» отказаться от эксплуатации детей на производстве. А Франческа была талантливее нас обоих вместе взятых. Она не только считалась гордостью школы, ее признали лучшей в регионе сразу по трем дисциплинам. Задолго до выпускных экзаменов ей было обеспечено место в ведущей юридической фирме. Когда она решила оставить ребенка, ей обещали придержать место, но Франческа им так и не воспользовалась, и в конце концов поток предложений иссяк, а новые молодые дарования стерли воспоминания о прежних. Франческа и Ник были так осторожны, что не могли взять в толк, каким образом Франческа залетела. Собственно, полнейшее недоумение и сыграло решающую роль. Если ребенок стремится в жизнь, несмотря на все кондомы, прерванные акты и метод «безопасных» дней, значит, он имеет право родиться. Под этим лозунгом Франческа родила первой на своем потоке, через восемь дней после сдачи последнего экзамена. Вес Каспара при рождении превысил три восемьсот. Даже здесь Франческа умудрилась получить высшую оценку: по шкале Апгар ее сын набрал десять баллов из десяти возможных.
