Я вспоминала похороны, смотрела на железнодорожные пути, слышала ее голос, слышала голоса других людей, которые вставали и говорили у ее гроба, каким замечательным она была человеком, вот слезы и покатились по щекам. Я также думала, что потеряла мою единственную настоящую сестру. Тщательно отобранную, не биологическую, способную на те радости, которые дарят друг другу сестры в книгах. Кэти и Кловер, Марианна и Элинор, Гудрун и Урсула. Огромная кровоточащая рана открылась в моей душе, и я сомневалась, что она когда-нибудь затянется.
Вот тут слезы перешли в слабые рыдания, потом в сильные, и вдруг кто-то подсел ко мне на скамью и предложил большой, чистый, белый носовой платок. Я подняла голову, с благодарностью взглянула в озабоченные глаза мужчины в кожаной куртке, джинсах и вязаной шапочке, надвинутой на лоб. Первой мелькнула мысль: «Грабители не носят с собой чистых носовых платков» – такова уж городская жизнь. Он не выглядел опасным в криминальном смысле или каком-то еще, хотя вязаная шапочка придавала ему зловещий вид. Если бы он сразу отошел, а потом меня попросили бы описать его, прежде всего я бы сказала, что он некрасивый. Но вот глаза у него были, это я заметила, ярко-синими, в цвет моего сапфира, их яркость, должно быть, обусловливал холод, благодаря которому и кончик носа приобрел почти тот же оттенок. Горе – надежная защита против холода, он же не чувствовал первого, а потому страдал от второго. Он нерешительно улыбнулся.
– Я бы не посмел вас побеспокоить, но подумал, что вам, возможно, это нужно.
Я взяла носовой платок, немного порыдала в него, потом увидела тушь с ресниц, марающую белизну ткани, подумала, а как же она выглядит на моем лице, если даже платок превращает в черт знает что? Еще раз всхлипнула, вспомнив, что Кэрол, с кем я могла бы разделить эту мысль, больше нет…
– Почему мы живем? – задала я риторический вопрос. Не ему конкретно, скорее миру вообще. Я все еще смотрела на рельсы.
– Чтобы увидеть, что за углом? – предположил он.
– Фу! – вырвалось у меня. Горе прощает недостаток вежливости.
– Чтобы увидеть, нет ли за углом чего-то хорошего? – поправился он.
Этот ответ показался мне логичным, и я кивнула. Объявили о задержке поезда, следующего в Лондон.
– Plus зa change,[16]– раздраженно бросил он и встал. – Вы едете в Лондон?
Я опять кивнула.
Он наклонился, коснулся моего локтя. Только и всего. Контакт, не несущий в себе угрозы, который я могла допустить. Потом добавил:
– Пойдемте в буфет. Там хотя бы тепло.
Я поднялась и подумала: «Наверное, это мой последний приезд в этот город». Оглядела платформу, станцию, знакомые очертания домов. Он склонил голову, как бы спрашивая: идти ему одному, оставив меня в покое, или я все-таки составлю ему компанию?
– Я только что потеряла дорогого мне человека, – объяснила я свои слезы. – Сестру.
Возможно, стакан чая в компании незнакомца помог бы хоть как-то залатать огромную, ноющую пустоту внутри. Он открыл дверь в буфет, придержал, пропуская меня вперед.
– Не настоящую сестру, – уточнила я, будто это имело какое-то значение. – Лучше.
Он кивнул, и я почувствовала, что меня поняли.
Вновь попав в тепло, я вдруг ощутила безмерное облегчение. Увидела столик на двоих, стоящий, словно на съемочной площадке. Направляясь к нему, подумала: «Господи, да это же «Короткая встреча».[17]И даже с носовым платком…»
С губ даже сорвался смешок, потому что в этот момент я буквально услышала голос Кэрол: «Как же тебе не стыдно! Подцепить мужчину в день моих похорон…» – и ее смех.
– Вы не врач,[18]не так ли? – спросила я.
Он покачал головой.
Глава 2ВЕЧЕР С БРЕНДИ
Когда я приехала домой, Френсис лежал в постели, сраженный гриппом. Наша невестка, Петра, которую я попросила приехать и поухаживать за ним, принесла ему чашку, судя по запаху, с лакричной водой и несколько таблеток активированного угля.
– Хочет провести детоксикацию моего организма, – простонал он. – Я ей сказал, лучше бы она меня отравила.
Он пребывал далеко не в радужном настроении, да и пахло от него не очень. В таком виде не встречают жену, которая неожиданно для себя оказалась в роли героини «Короткой встречи», с час изливала душу незнакомцу противоположного пола с сапфировыми глазами в станционном буфете, а потом два часа ехала с ним в поезде. Сварливость – одна из наименее приятных черт человеческого характера. Я хотела любви, я хотела сочувствия, а вот отдавать их не было никакого желания.
Когда я плюхнулась на подушку рядом с Френсисом и запах его тела, давно нуждающегося в приеме ванны, окутал меня, я подумала: «Не хочу быть здесь», – и восприняла эту мысль как симптом не отпускающего меня чувства потери. Я заставила моего бедного мужа вылезти из кровати и пойти в ванную комнату, поменяла белье, выкинула все мятые салфетки, протерла прикроватный столик, липкий от пролитых лекарств. Каждую использованную салфетку, каждую складочку на наволочке, каждый стаканчик с остатками какого-нибудь снадобья я воспринимала как личное оскорбление, поэтому боролась с ними, не щадя себя. Ударилась мизинцем левой ноги, ударилась голенью правой, наконец, вытащила Френсиса из ванной и надела на него свежую светло-синюю пижаму. Его лицо и шея цветом напоминали хорошо проваренного лангуста. Я злобно смотрела на него, укладывая под одеяло, но, к счастью, он проявил полное безразличие к моим взглядам. Вызванная гриппом высокая температура туманила глаза, и ему хотелось только одного: чтобы его наконец-то оставили в покое. Я вышла из спальни, сама приняла ванну, и, когда чистила зубы, в голове вертелась еще одна строчка из Элиота: «Я измерял свою жизнь кофейными ложечками». Мне хотелось плакать и хотелось петь. Должно быть, начиналась истерика. Как всегда, я положила кольцо на раковину около кранов и сразу же вспомнила цвет глаз мужчины. Дверца маленького тайника во мне, запертая на семь замков, приоткрылась, сам тайник вдруг запульсировал от напитывающей его энергии. И зубная щетка, елозившая по зубам, не могла свести эту пульсацию на нет.
По возвращении в спальню еще одна фраза из Элиота заставила меня рассмеяться: «Но Дорис, завернувшись после ванны в полотенце, входит, шлепая босыми ногами, несет нюхательную соль и стакан бренди». Я спросила Френсиса, не хочет ли он выпить бренди, и мне очень не понравилось, когда он ответил, что нет.
– Господи, Дилис. – Голос у него был такой несчастный. – Ты пытаешься меня убить?
