Она заставила себя смотреть в журнал. Темноволосый мужчина-модель смотрел на нее с рекламы соболиных кисточек. Она остановила взгляд на фотографии.
Образ другого темноволосого мужчины появился в комнате и встал перед ней.
– Ну и как наш сын? – спросил образ, пристально глядя ей в глаза.
– Он в порядке, – прошептала Харриет. – Хороший ребенок. Умный, спортивный, талантливый.
Образ пожал плечами и развел руками, как бы говоря «ну конечно».
Он подошел ближе, заполняя пространство между страницей и лицом Харриет.
– Когда ты собиралась рассказать мне о Заке? Еще через пятнадцать лет? Что парень подумает о тебе, скрывающей от него правду? Думаешь, он не возненавидит тебя, когда узнает?
– Нет, – ответила Харриет. – Не возненавидит. Он не может ненавидеть меня. Я делала все это для его блага.
– Верно, – сказал образ и исчез.
Харриет моргнула. Она посмотрела вдаль и снова в журнал.
– Мама!
Она резко обернулась к двери:
– Джейк!
Зак вошел в комнату, держа в одной руке бутерброд с арахисовым маслом и желе, аккуратно завернутый в салфетку, а в другой школьный рюкзак.
– Это я, Зак. – Он бросил рюкзак, плюхнулся в кресло и откусил бугерброд. Жуя, он внимательно смотрел на нее.
– Я это и сказала, – проговорила Харриет.
Он дожевал, откусил еще кусок размером с половину бутерброда и пожал плечами. Она услышала его приглушенное «ну да».
– Как в школе? – Все, что угодно, подойдет, лишь бы сменить тему. Харриет выбрала первое, что пришло в голову.
Зак пожал плечами:
– Все время одно и то же.
Вот и поговорили. Харриет подавила вздох. Она так скучала по тем добрым старым временам, когда Зак прибегал домой из школы, протягивая руки, чтобы его встретили объятиями она или Донни. Он любил показывать свои рисунки.
Ее холодильник был весь покрыт набросками и рисунками Зака, а также фотографиями разных персонажей – от Марко Поло до снежного человека и Альберта Швейцера. Но те дни давно прошли. Ее ребенок вырос и, учитывая жизнь, какой жила Харриет, появление братика или сестрички было бы вторым случаем непорочного зачатия.
Зак доел бутерброд. Он вытер рот бумажным полотенцем и сложил его, не позволяя ни одной крошке упасть на пол. Он был таким аккуратистом. Харриет понятия не имела, откуда у него это. Они с Донни жили как вольнолюбивые неряхи; комната Зака выглядела как казарма. Чтобы сохранить мир, Харриет наняла постоянно живущую в доме домработницу.
– Что на ужин?
Харриет улыбнулась. В некоторых вещах Зак совершенно не изменился. Он жадно поглощал еду, а его вес всегда держался в здоровых рамках. Донни вечно сидел на какой-нибудь диете.
– Я думала, мы что-нибудь закажем, – ответила Харриет. – Я дала Монике выходной.
Зак окинул взглядом комнату.
– Пицца – это всегда хорошо.
Харриет не могла не улыбнуться.
– Звучит отлично, – сказала она. Она закажет салат для себя и две большие пиццы для Зака, чтобы он мог продержаться вечер. Она отбросила журнал. – Сегодня звонила твоя бабушка Смит.
– Да? – Зак нагнулся, чтобы достать что-то из рюкзака, но бросил быстрый взгляд в ответ на слова Харриет.
– Перед самым Рождеством ей придется лечь на операцию.
– Неудачно, – сказал Зак, доставая из рюкзака айпод.
– Да, неудачно, – согласилась Харриет. – Так что она не сможет приехать на Рождество.
Зак кивнул и поднес наушники к голове.
– Может быть, я смогу поехать кататься на лыжах с Ди-Джей?
– Может быть, когда мы вернемся, – ответила Харриет.
– Мы куда-то едем? – Он не вложил один наушник в ухо.
– В Дулитл. На Рождество. – Харриет села прямо и сложила руки на колене. – Я сказала Оливии, что мы приедем к ней.
Зак вытаращил глаза:
– Ты это сказала?
Харриет кивнула.
– Но ты же не любишь это место.
– Иногда мы делаем для других то, что лучше для них, даже если это не то, чего мы хотим для себя, – сказала Харриет, тщательно подбирая слова и стараясь, чтобы они не прозвучали слишком нравоучительно.
– Ты могла бы сначала спросить меня, – сказал Зак. – Дать мне возможность быть мучеником по собственной воле, а не по обязанности.
Харриет в изумлении посмотрела на сына:
– Что ты только что сказал?
Он пожал плечами:
– Ты меня слышала.
Да уж, она слышала. Харриет сделала глубокий вдох и положила руки на колени. Выпрямившись, она сказала:
– Хорошо, Зак. Ты можешь поехать кататься на лыжах с Ди-Джей или можешь поехать со мной в Дулитл, чтобы побыть с твоей бабушкой. Ты можешь делать то, что выберешь.
– Ты что, напилась?
– Прошу прощения?
Зак покрутил указательным пальцем вокруг уха.
– Я не могу поверить, что ты разрешаешь мне поехать кататься на лыжах.
Харриет тоже не могла в это поверить. Воспитание ребенка в одиночку было самым трудным, что она когда-либо делала. Донни бы точно знал, что сказать Заку, и кончилось бы тем, что Зак сам пришел бы к мысли поехать в Дулитл на каникулы.
– Что ты выбираешь?
– Да ладно, мам, что, ты думаешь, я скажу?
Она склонила голову набок, внимательно глядя на своего одаренного и упрямого сына.
Он поднял рюкзак, сунул второй наушник в ухо и сказал:
– Думаю, я поеду кататься на весенних каникулах.
– Спасибо, – сказала Харриет.
– Мне нужно заниматься, – сказал Зак. – Позови, когда принесут пиццу, хорошо?
– Конечно, – ответила Харриет.
Он легкой походкой вышел из комнаты, погруженный в свои юношеские размышления. Харриет позволила бы ему поехать кататься. Она никогда не говорила ничего просто так и не обещала того, чего не могла выполнить. Так почему же она не может сказать того, что так долго держит внутри? Какое противоречие!
Она поджала под себя ноги и вспомнила о том, что только что назвала своего сына Джейком. Слишком много знаков подталкивали Харриет к тому, что она должна была уже давно сделать.
Взяв телефон, она набрала номер детектива. Она попросит его организовать встречу – сразу после Рождества.
Она начнет новый год с чистого листа или по крайней мере с чистой совестью. Время между выслеживанием Джейка Портера и рассказом правды Заку будет очень трудным, пока они все не успокоятся.
