– Хорошо, – сказала рабыня. – Потому что я знаю, вы скоро сделаете это для нее.
– …Сделаю это?
– Уверена, вы обязательно поможете ей освободиться.
– …Да, постараюсь, – откликнулась я.
– И мне надо, чтобы вы поклялись.
Я кивнула, с трудом понимая, что меня ловко принудили к соглашению.
– Только сдержите слово, – сказала она. – Знаю, так и будет.
Я вдруг вспомнила, зачем подошла к ней.
– …Мне никак не найти…
– Не успеете и глазом моргнуть, а Подарочек будет у вашей двери.
Я пошла в дом, чувствуя, как сильнее затягивается петля этих странных доверительных отношений.
Через десять минут в моей комнате появилась Хетти, на худеньком лице блестели огромные глаза, жгучие, как у того совенка. Я сидела за письменным столом, только что открыв книгу из отцовской библиотеки, «Приключения Телемаха». Телемах, сын Пенелопы и Одиссея, отправлялся в Трою на поиски отца. Не спрашивая у Хетти, где она была, я принялась читать вслух. Хетти забралась на ступеньки моего ложа, уткнула подбородок в ладони и все утро слушала, как Телемах мерится силами с опасностями Древнего мира.
* * *
Коварная Шарлотта. Весь март меня донимали мысли о вырванном обещании. Почему я не сказала, что освободить Хетти невозможно? Что я могу предложить ей лишь доброту?
Пришло время шить платье к Пасхе, и я обмирала от одной мысли, что рабыня припомнит разговор у поленницы. Лучше мне было бы уколоться иглой, чем снова выдерживать ее испытующий взгляд.
– Мне не нужен новый наряд на Пасху, – сказала я матери.
И неделю спустя стояла на табурете в недошитом атласном платье. Войдя в комнату, Шарлотта поспешно выпроводила Хетти по выдуманному делу. Платье было светло-коричневого цвета. «Как кожа Шарлотты», – подумала я, глядя, как та стоит передо мной с тремя зажатыми в зубах булавками. Когда рабыня заговорила, я почувствовала запах кофейных зерен, которые она обычно жевала. Слова с трудом проталкивались сквозь сжатые зубы.
– Вы сдержите обещание?
К своему стыду, я нарочно начала заикаться больше обычного…
Подарочек
В первую погожую субботу, когда весна вошла в свои права, госпожа вывезла в карете с фонарями мисс Сару, мисс Мэри и мисс Анну. Тетка сказала, что они вооружились зонтиками от солнца и поехали на прогулку на Уайт-Пойнт.
Когда Снежок вывел экипаж из задних ворот, мисс Сара помахала мне рукой, а Сейб, разодетый в зеленый сюртук и жилетку, осклабился, свисая с задка кареты.
– Чего глазеете? – прикрикнула Тетка. – Быстро за уборку, надо навести лоск в их комнатах. Коси коса, пока роса.
В комнате мисс Сары я застелила постель, отчистила налет с зеркала, который никак не смывался водой с золой. После чего смахнула со штор жирных мертвых мотыльков, протерла ночной горшок и насыпала туда щепотку соды. Затем долго скребла полы.
Утомившись от работы, я задумалась, что делать дальше. Слоняться без дела нельзя. Для начала я выглянула в коридор: нет ли рабов? Кое-кто из них не моргнув глазом донес бы на ближнего. Лучше не рисковать. Я затворила дверь и открыла книги мисс Сары. Я листала страницу за страницей, всматривалась в пометки, напоминающие обрывки черного кружева, оставленные на бумаге. В них было свое очарование, но, как по мне, мало проку.
Я выдвинула ящик стола и стала рыться в ее вещах. Нашла незаконченную неумелую вышивку крестом, словно ее сделала трехлетка. Еще в ящике обнаружились красивые блестящие нитки на деревянных шпульках. Сургуч, коричневая бумага. Мелкие рисунки с чернильными кляксами. Длинный латунный ключ с кисточкой.
Я заглянула в платяной шкаф, пощупала сшитые матушкой платья. Потом залезла в ящик туалетного столика и вынула хозяйкины ювелирные украшения, ленты для волос, бумажные веера, флаконы и щетки и, наконец, маленькую шкатулку. Она сияла, как моя кожа, когда намокнет. Я отодвинула защелку и увидела большую серебряную пуговицу. Дотронувшись до нее, я медленно опустила крышку – так же медленно, как закрывала шкаф и книги, как задвигала ящики, – чувствуя, как переполняется грудь. На свете столько всего, что можно иметь и не иметь.
Я вернулась к письменному столу, снова выдвинула ящик и уставилась на нитки. А потом сделала нечто нехорошее, но без зазрения совести. Взяла пухлую шпульку с ярко-красными нитками и опустила ее в карман платья.
* * *
В субботу перед Пасхой нас всех позвали в столовую. Томфри сказал, что пропали какие-то вещи. Я шла туда и думала: «Господи, помоги».
Ничего не было хуже для раба, чем пропажа старой чепуховины. Достаточно помятой оловянной чашки из буфетной или кусочка тоста с хозяйкиной тарелки… На этот раз исчезла не старая чепуховина и не шпулька с красными нитками, а совершенно новый хозяйский отрез зеленого шелка.
И вот все мы, четырнадцать человек, выстроились в линию перед госпожой, которая нас распекала – говорила, что шелк особенный, его везли с другого конца земли, из Китая, где какие-то червяки пряли нитки. Оглядываясь назад, я думаю, что в жизни не слышала подобного бреда.
Каждый из нас обливался пóтом и дрожал, нервно пряча руки в карманы штанов или под фартук. Запах страха вился над нами.
Матушка была в курсе всего, что происходило за каменной оградой, поскольку госпожа позволяла ей самостоятельно ходить на рынок. Она старалась оградить меня от ужасных вещей, но я слышала про дом мучений на Мэгазин-стрит – белые называли его работным домом. Говорили, рабы шили там одежду, делали кирпичи и подковывали лошадей. Я узнала об этом, когда мне не было и восьми лет. Ходили слухи, что рабов сажали в темный подвал и не выпускали неделями. И еще я проведала о наказании плетьми. Раб мог получить до двадцати плетей. Белый человек за полдоллара покупал серию порок и использовал их для приведения раба в нужное расположение духа.
Насколько я знала, ни один из рабов Гримке еще не попадал в работный дом, в то утро в столовой каждый из нас опасался, что роковой день настал.
– Один из вас виновен в воровстве. Если вернете отрез ткани, а именно этого хочет Бог, я буду милосердна.
Угу.
Хозяйка считала нас совсем пустоголовыми.
Зачем рабу шелк изумрудного цвета?
* * *
На следующую ночь после пропажи ткани я выскользнула из дома. Главная задача – незаметно пройти мимо Синди, спящей перед дверью госпожи. Она не дружила с матушкой, потому приходилось быть осторожной, но, к счастью, Синди громко храпела. Я залезла в матушкину кровать, в пустую – мама стояла в углу со скрещенными на груди руками.
– Что же ты вытворяешь?
Никогда прежде я не слышала такого тона в ее голосе.
– Вставай, мы сейчас же вернемся в дом. Ты сбежала в последний раз, в последний. Это не игра, Подарочек. Накликаешь на нас беду.
