…
– Что значит: «Куда я смотрел»? На него и смотрел!..
…
– Так, а что я мог поделать? Он – животина, меньший брат наш, его обижать нехорошо…
…
– Почему добрый?… Не, не со всеми…
…
– Да какой он ухажер, рванина рыжая!..
…
– Да не, Григорович, ты не понял – это ж кот…
…
– Да не такой кот, а кот – с полосками, рыжий… Так я так и говорю…
…
– Понятно – не пришли – не до ужина нам было… Да кому он нужен этот санаторский ужин, когда тут такой рай на столе и в душе… О, кстати, плесни-ка маленько… О, то-то…
…
– Пели… Помню, хорошо пели… громко… А Варфоломей Игнатьич-то, оказывается, подпевать умеет! Нет, хоть и вызывающе себя ведет, но мужик что надо. Мы тут его Мисюсю видели, приходила – ничего такая, беленькая. А Варфоломей Игнатьич с достоинством так, и не взглянет на окошко, где ее белая мордочка страдает за стеклом. Ну, конечно, зачем ему белобрысая Мисюся, когда тут чернокудрая Есения бока его драные своей ручкой оглаживает! У-у, гад… Налей-ка еще… Ага… Ну, давай… За них, родимых!
…
– Но пиво-то у деда, ох и забористое! О, какое слово интересное и, главное, правильное – потому и забористое, что пьешь и все – то к забору тянет, то под забор. Могучий русский язык… Без бутылки и не поймешь, а поймешь, так у-у-у…
…
– Как я добрался, как я добрался? Добрался! Шел-шел, шел-шел, полз, не, шел-шел и дошел… и все… И завтра еще пойду! Дед – мировой мужик, знает, что людям надо, а ты говоришь – удовлетворение естественных потребностей… Жрали бы твои доходяги нормально, не померли бы от секса!.. Ха-ха-ха… Ну ладно, не кипятись, твое здоровье, секса… патолог!
* * *
Тот, кто знает, что такое тяжелое утро похмелья, поймет состояние Леонида…
Он не помнил, как называют смесь коньяка и пива, то ли «северное сияние» то ли «адмиральский коктейль», но она была покруче традиционного «ерша». Все утро он чувствовал себя ужасно, в голове что-то гудело и взрывалось, как при артобстреле. Ему даже не помогло зелье, которое приволок Кузьма Григорович, прибежавший после завтрака, полный сочувствия и лекарского энтузиазма. Правда, при этом сосед изрядно веселился, вспоминая Леонида вчерашним.
Подробности Леонид помнил плохо, только ощущения – праздника и еще чего-то хорошего. Но за все надо платить – вот он и настал – час расплаты. Как сказал Кузьма Григорович, Есения к завтраку не пришла, видно, тоже плохо было, бедняжке. Ох, и жалел ее Леонид! Потому что понимал и сочувствовал…
«Зато ей сейчас, наверняка, не до воспоминаний о стеклянной прародине… У нее сейчас, наверное, как и у меня, перед глазами другая тара стоит… – думал Леонид. – Ой, тошнешеньки…»
Кузьма Григорович утешал, что это пройдет, только потерпеть надо. Как будто Леонид сам этого не знал! Он в детстве так к зубному врачу ходил – представит, что через час все будет позади, и вроде веселее на душе, да вот только как час этот пережить!
В открытое окно тянуло прохладой и свежестью. Нужно было вставать, умываться и идти к деду – отнести сумку Есении. Как-то она там?
На воздухе Леониду стало легче. По дороге он пытался разгладить помятое лицо.
Утро выдалось теплое, солнечное.
«Днем, наверное, даже жарко будет. Вон и народ, уже загорелый, спешит на пляж», – подумал он и с отвращением посмотрел на свои бледные ноги, мохнато выглядывающие из штанин длинных шорт. Ему было так кисло, что не хотелось думать ни о пляже, ни, что удивительно, о еде. Он вспомнил картину вчерашнего дедовского стола и поспешно отогнал видение.
Наконец Леонид добрался до знакомой улицы. Калитка была открыта, видимо, он ее вчера впотьмах забыл закрыть.
В саду было тихо. Леонид не спеша побрел к домику.
Варфоломей Игнатьич сидел на крыльце и выполнял «водные процедуры». На нем не было заметно никаких следов их вчерашнего веселья, хотя к пивку он тоже приложился изрядно…
Увидев Леонида, кот вскочил и с криками: «Мя-яу, мя-яу» побежал к нему навстречу.
Леонид остановился, ему стало интересно, что тот будет делать. Варфоломей Игнатьич подбежал к нему и, подняв хвост трубой, весь выгибаясь, начал обтираться о его ноги. Шерстка у него оказалась очень мягкая, Леониду было щекотно.
Он присел и погладил кота.
– Ну, привет тебе, а где хозяин твой, дома?
Посмотрев на него своими желтыми глазами, Варфоломей Игнатьич мяукнул и пошел, подняв хвост, к домику, оглядываясь на ходу.
В доме царила тишина.
– Прохор Дмитриевич! – позвал Леонид, остановившись на пороге комнаты, где у них вчера проходила «вечеринка».
Со второго этажа раздался голос Есении:
– Леонид Аркадьевич, доброе утро! Прохор Дмитриевич ушел по делам, скоро будет. Подождите, я к вам сейчас спущусь.
И через несколько секунд Есения легко сбежала по скрипучей лесенке.
«До чего же хорошенькая! Похоже, только на мне лица нет после вчерашнего», – расстроенно подумал Леонид.
– Вы принесли мою сумку, вот спасибо! – воскликнула Есения. – А то мне и переодеться не во что.
Подхватив сумку, Есения опять побежала наверх, на ходу крикнув, чтобы Леонид подождал – она быстро.
Он сел на скамью. Через несколько минут Есения вернулась, одетая в легкое пестрое платьице, соблазнительно облегающее ее воздушную фигурку. Леонид наблюдал за ней с удовольствием, но через какую-то пелену отупляющей головной боли.
– Вы завтракали? Нет? А меня Прохор Дмитриевич разбудил, – тут Есения взбила волосы на голове, встала в позу и произнесла: – Барышня! Вы вставать собираетесь? Вижу, не собираетесь, ох мне эти сони, всю-то красоту на свете проспят! Идите завтракать, а потом спите хоть до обеда!
Леонид рассмеялся – было очень похоже – но тут же схватился за голову.
Есения обеспокоенно посмотрела на него:
– Что это с вами, голова болит? Вы же вчера вроде только пиво и пили…
Леонид заколебался, но потом решил сознаться:
– Да мы вчера с Кузьмой Григоровичем еще коньячку немножко добавили…
– А, все понятно… Так вы, кроме того, что обжора, еще и пьяница!
Леонид принялся возражать, но Есения улыбнулась:
– Да ладно вам, я же шучу. Если честно, то и у меня немножко шумит в голове. А все равно вкусно было! Я наливки с детства обожаю… Была со мной одна история… Это когда я единственный раз в жизни напилась… Мне тогда годика три только исполнилось. Нас с мамой пригласили в гости, и я там познакомилась с мальчиком – чуть постарше меня, вот с ним-то мы под шумок и наклюкались вкусненького сладенького «компотика». Потом нас с мамой пришлось провожать, потому что я была совершенно невменяемой и жутко скандалила. Дядя этого мальчика нес меня на руках, а я показывала пальцем на что-нибудь и громко ругалась: «Этот дом – плохой дом! Этот дядя – плохой дядя!». А дядя мальчика со мной во всем соглашался и уворачивал меня от моей мамы, которая прыгала вокруг него, сердилась и пыталась меня ущипнуть, чтобы я утихомирилась. Теперь этот мальчик стал режиссером, снимает фильмы… Больше мы с ним не пили, да и вообще жизнь нас как-то развела…
