Книга Без измены нет интриги - Надин Бисмют

Поскольку было заказано специальное меню, выбор оказался небогат. На карточке, лежавшей в центре стола под пластиком с пятнами от жирных пальцев, значилось следующее: блины с маслом, блины с сыром, блины с сыром и ветчиной. Дополнительно можно было взять кленовый сироп или соус бешамель. Кофе входил в программу, но в кофейнике на столе был холодный. Дядя Франсуа встал и пошел с кем-то здороваться.

— Местечко неказистое, — сказала мама, украдкой оглядываясь вокруг.

Что верно, то верно: это была старая блинная с закопченными деревянными стенами, увешанными для украшения всяким хламом типа номерных знаков и бутылок от кока-колы. На окнах висели желтые занавески — поди знай, был ли это их изначальный цвет. Пробившийся в окно солнечный луч освещал облако пыли.

— Ну что ты, мама, — возразил я. — Здесь очень мило, запросто, по-свойски.

Мой брат Тьерри согласно покивал. Мама, по-моему, осталась при своем мнении, но все-таки улыбнулась. Она погладила наши руки на столе и глубоко вздохнула.

— Спасибо, мальчики, что не бросили меня.

Мы с Тьерри хором ответили, что для нас побывать здесь — большое удовольствие. Я еще добавил от себя, что это дело важное и нужное, потому что нельзя терять связи с родственниками. Тьерри шепнул мне на ухо:

— Жюльен! Ты ври, да не завирайся!

— Да ладно тебе, расслабься.

Сначала-то мы с братом вообще не хотели ехать. Когда мама озадачила нас этим приглашением, мы сидели с девчонками в подвале, смотрели видак. Она спустилась с корзиной грязного белья и сказала нам: «Мне только что позвонила тетя Сюзанна: ежегодный семейный завтрак, на который собираются все Лавалле, состоится в следующее воскресенье в Валь-Морене. Поедете со мной?» Сказала и пошла дальше к стиральной машине. Тьерри повернулся ко мне и спросил: «А кто это — тетя Сюзанна?» Я пожал плечами и спросил его: «А где это — Валь-Морен?» Амели и Жозиана зашикали: им интересно, а мы мешаем. Мы с Тьерри замолчали в тряпочку, только вздохнули. Конца фильма я почти не понял, все думал, с какой стати мама вдруг собралась на ежегодный семейный завтрак, — не нравилось мне это, видно, одиночество ее совсем достало. Потерял я не много: фильм в видеоклубе выбирали Тьерри с Жозианой, и, как всегда, это была полная мура.

— Что ж вы, ребятня, своих подружек с собой не взяли? — спросил дядя Франсуа.

Тьерри ответил, что наши подружки уехали на выходные кататься на лыжах. У мамы вытянулось лицо, похоже, она пожалела, что не разрешила нам пригласить Амели и Жозиану. Когда мы спросили, можно ли, мама сказала: «Мне бы хотелось поехать с вами втроем. Я так давно не видела родных». Тьерри надулся и заворчал: мало того что тащат на какой-то нудный завтрак с незнакомыми дядями-тетями, так еще и с Жозианой повидаться не получится, вечером-то в воскресенье она работает. Я даже удивился: с каких это пор он дня не может прожить без Жозианы? «Ну почему же с незнакомыми? — возразила мама. — Вы ведь помните дядю Франсуа?»

Да уж! Дядю Франсуа мы помнили, как не помнить! Это был брат маминого отца, которому когда-то, в детстве, родители подкидывали нас с Тьерри, уезжая отдыхать. Он жил на ферме в Вениз-ан-Квебеке. Его жена, вылитая злая мачеха из сказки, — она потом загнулась от рака, не помню, какого органа, — заставляла нас есть телячью печенку: «Ешьте, детки, ешьте, в ней много железа, у вас будут мускулы, как у Попая», — так она говорила. А нас с братом мутило от одного запаха телячьей печенки, когда тетка бросала ее на сковородку в лужу растопленного масла, мы ныли и просили на обед обычных гамбургеров. Какое там: она накладывала нам полные тарелки и садилась за стол: «Будете сидеть, пока все не съедите». Что меня, что Тьерри переупрямить было трудно, телячья печенка застывала на тарелках, а тетка в наказание сажала нас на хлеб и воду до конца недели. В общем, так или иначе, Тьерри в точку попал: на этом завтраке мы никого не знали, кроме дяди Франсуа, конечно, но он не вызывал у нас приятных воспоминаний, скорее наоборот, по крайней мере у меня. Мамины братья и сестры на ежегодных завтраках семьи Лавалле не бывали, наши кузены-кузины тоже, так что мы с Тьерри были здесь моложе всех. Ну прямо тебе клуб золотого века.

Когда Тьерри навешал дяде Франсуа на уши лапши про наших подружек, что, мол, они уехали кататься на гору Сент-Анн, тот откинулся на стуле:

— Ну слава богу! А то я думал, вы не взяли их с собой потому, что боялись, я их отобью! Ха-ха-ха!

Тьерри пнул меня под столом ногой и подмигнул. После такого комментария, пожалуй, оно оказалось к лучшему, что мы приехали на этот завтрак одни: будь с нами Амели и Жозиана, мы бы со стыда сгорели. Мама залилась краской, и, наверно, дядя Франсуа это заметил.

— Ох, черт, Эстелла, — вздохнул он, — прости, пожалуйста. Язык-то без костей, вечно что-нибудь ляпну.

Мама ответила: «Ничего, ничего», но прозвучало это не очень убедительно.

Намек-то был и вправду бестактный: интересно, откуда дядя Франсуа знал, что папа ушел от мамы не просто к другой женщине, но к молоденькой? «Он бросил нас ради двадцатишестилетней девчонки!» — причитала мама, плача, после папиного ухода. И ведь даже в этом он ей врал, так и не признался, сколько на самом деле лет его Лолите: три недели спустя я случайно выяснил, что она еще моложе. Тьерри тогда обещал помочь папе перевезти вещи, но в последнюю минуту вспомнил, что у него на тот день назначен хоккейный матч. Пришлось мне его выручать: он пристал как банный лист, потому что папа, оказывается, пообещал ему мебель для нашей будущей квартиры. Папа дал мне свою машину и попросил нас с Амели отвезти в его новый кондоминиум коробки с какой-то хрупкой дребеденью, которые остались дома в его кабинете. Мы выгрузили коробки и сразу ушли, не больно-то хотелось встречаться с его новой подружкой. «Посидите немного, я познакомлю вас с Жюли», — это он нам сказал. Я довольно сухо ответил, что у нас дела. Но все равно не повезло: выходя из его крутого дома, мы столкнулись с этой самой Жюли — она шла от машины с какими-то цветочными горшками в руках. На ней была мини-юбка в клеточку, две тощие косички болтались, свисая до плеч. Она нас не заметила; когда мы прошли мимо, Амели так крепко стиснула мою руку, что чуть не продырявила ногтями плащ. «Это же Жюли Бруйет! — зашептала она ошарашенно. — Жюли Бруйет! Она училась со мной в одном классе!» В свете этой новой информации девице не могло быть больше двадцати одного года. «Ну и как? Небось с пятнадцати лет трахалась со всеми учителями?» — спросил я Амели. «Да ты что? — фыркнула она. — Забыл, что я училась в монастырской школе?» Это меня доконало. «Во всяком случае, — добавил я, — мой предок старше ее на тридцать лет, видно, у девушки проблемы с Эдиповым комплексом». Амели остановилась посреди тротуара и на полном серьезе объяснила мне, что если у кого и проблемы, так это у моего отца: «Никогда не поверю, что ты не замечал, как он посматривал на Жозиану, когда Тьерри приводил ее к вам домой. И не говори мне, что у нее большие сиськи, это все равно не повод». Я сказал, чтоб не выдумывала, не такой мой отец законченный извращенец, чтобы западать на двадцатилетних, но про себя-то знал, что Амели кое в чем права. Мало того что я частенько замечал, как отец пялился на подружку моего брата, он вдобавок завел привычку здороваться с Амели, на мой взгляд, довольно странным манером: обнимал ее за плечи, ласково так привлекал к себе, и каждый раз мне казалось, что он целует ее чуть дольше, чем следовало бы. Ладно, проехали, а в тот день я все-таки попросил Амели не говорить маме, сколько на самом деле лет папиной крале. Почему-то я подумал, что от этих пяти лет разницы ей, и без того униженной, станет еще больнее. Сам-то я был даже рад, что папа ушел из дома. В последние годы он только и делал, что к нам придирался, и к Тьерри, и ко мне. Иначе как «разгильдяями» нас не называл, потому что мы отказались поступать в университет на юридический. Сначала Тьерри выбрал спорт, а на следующий год я нарочно завалил экзамен по праву, чтобы записаться на факультет антропологии. Правда, Тьерри нашел с ним общий язык: он же у нас спортсмен, так что они вместе ходили на хоккей, говорили о гольфе и теннисе. Мне было труднее заинтересовать его недостающим звеном или выживанием наиболее приспособленных видов — он находил эти разговоры чересчур учеными. Можно подумать, если бы мне пришлось зубрить наизусть гражданский кодекс, ему было бы интереснее! Да пошел он! Я так и не виделся с ним с того раза, когда помогал ему перевозить вещи. Кстати, мог бы этого и не делать: обещанной мебели мы с Тьерри так и не дождались. Брат иногда обедает с папой. Он каждый раз зовет с собой меня, но я отказываюсь — из-за мамы: она-то уверена, что мы порвали с отцом все отношения. Из-за этого мы ссоримся с Тьерри: я называю его «грязным предателем». Но это для меня не новость: в первый раз он отколол нечто подобное, когда его приняли в школьную сборную по футболу, — стал раз в неделю жрать телячью печенку.