Электричество и телефон не отключались, Фелисия следила за этим в отсутствие хозяина. Прежде всего ей хотелось сварить кофе и перекусить. Она принесла из машины пакеты с продуктами, вынула хлеб, масло, бекон, от плиты на весь дом запахло кофе.
Настроение у Фелисии заметно улучшилось. В половине третьего она бросила в камин окурок и прибрала на столе. Мыльной водой вымыла рамы и подоконники, потом — стекла. Они были грязные, точно в помещении какого-нибудь склада. После этого она принялась за пол. В углу комнаты она задела шваброй за стену, и ей показалось, что нижнее бревно чуть-чуть сдвинулось с места. Сперва Фелисия не придала этому значения, но потом снова вернулась в тот угол и надавила щеткой на бревно. Так и есть, оно сдвинулось с места и даже довольно изрядно. Но как это возможно? Что там? Фелисия опустилась на колени и осмотрела стену. Два нижних бревна были пропилены в полутора метрах от угла. Фелисия славилась своей наблюдательностью и смекалкой. Ей понадобилось меньше минуты, чтобы найти механизм и открыть тайник. Одну за другой она вынула оттуда восемь бутылок виски и выстроила их в ряд. Потом распрямилась, не вставая с колен, и грустно посмотрела на них. Эрлинг позаботился о том, чтобы через два года его ждал запас виски, — этот пьяница смотрел в будущее!
Она снова нагнулась и достала из тайника несколько пакетов. «История о Гюльнаре» — было написано на одном из них. На другом — «Письма от Фелисии». Она проверила и остальные пакеты, но писем от других женщин в них не было. В них лежали литературные наброски, к ним же относилась и «История о Гюльнаре». Взяв в руки пакет со своими письмами, Фелисия заплакала.
Потом она все сложила на место и закрыла тайник. Остаток пола дался ей с трудом, домыв его, она вздохнула с облегчением и налила себе рюмку вермута. Было уже четыре. Дом блистал чистотой. Насвистывая, Фелисия принялась за кухню, перемыла посуду и расставила ее по местам, вытирая стаканы и рюмки, она смотрела их на свет. Эрлинг не был занудным чистюлей, но замечал все и всегда искренне выражал ей свою благодарность. Без пяти пять. Скоро он приземлится в Форнебу и уже будет думать только о ней. Лишь бы он не перебрал в самолете! Фелисия не боялась, что он напьется, нет, но не любила, когда он выпивал перед их свиданиями, а уж тем более после шестнадцатимесячной разлуки… Тюфяк проветривался на солнце, брошенный на радиатор машины. Фелисия основательно вытрясла его и внесла в дом. Постелила простыню, висевшую на спинке стула перед горящим камином, быстрыми, точными движениями расправила одеяло, взбила подушки. Движения у нее всегда были быстрые и точные, и это ее радовало — она знала себе цену. Фелисия строго следовала Священному Писанию, учившему, что, зажегши свечу, женщина не должна прятать ее под сосудом.
Накрыть на стол было делом одной минуты — почти все она привезла с собой готовым. Полюбовавшись издали своей работой, она побежала за подснежниками. На стол падало солнце, приборы сверкали. Фелисия шумно втянула в себя воздух. В комнате уютно пахло чистотой. Двадцать минут шестого. Сердце билось где-то в горле — Эрлинг обещал позвонить ей из Форнебу. Интересно, сколько раз телефон звонил за эти шестнадцать месяцев? В пустом, притихшем доме, где не было хозяина? Фелисия не ждала, что Эрлинг хранит ей верность в обычном смысле этого слова. Телефон звонил, звонил, но Эрлинг не отвечал, и после этих звонков в доме становилось еще тише.
Она попробовала рукой воду в ведре, стоявшем на краю камина. Теперь вода была уже не холодная. Фелисия заперла дверь, опустила гардины и начала снимать с себя одежду, одну вещь за другой. Ей не хотелось, чтобы от нее пахло, как от уборщицы или кухарки. Она сняла ведро с камина и вдруг растерялась: не хватает только, чтобы она стояла мокрая, когда позвонит Эрлинг.
Телефон ожил, от долгожданного звука Фелисия вздрогнула и вся сжалась. Дрожащей влажной рукой она схватила трубку. Его голос звучал так, будто он стоит рядом. Своего голоса она не узнала, он был похож на воркованье диких голубей, которых она слышала сегодня утром в Венхауге. Эрлинг уже положил трубку, а она еще несколько раз крикнула: «Алло! Алло!»
Ей захотелось взглянуть на себя, переполненную радостью, и она медленно подошла к большому зеркалу, которое сама же подарила ему когда-то, уступив собственному тщеславию. По этому поводу Эрлинг приобрел шторы. Фелисия отвела в сторону штору и потемневшими вдруг глазами оглядела себя. Щеки у нее пылали, но она знала, что минуту назад была белая как мел. Найдет ли Эрлинг ее еще достаточно молодой? Груди у нее были большие и упругие, она перестала кормить всего неделю назад. Талия, как всегда, тонкая… Тридцать три года, Фелисия вздохнула с облегчением: цивилизация подарила женщинам лишние двадцать лет по сравнению с тем, что имели их матери.
Она вымылась и переоделась — джемпер, короткая пестрая юбка, носки, туфли без каблуков. То и дело поглядывая на часы, Фелисия тщательнейшим образом причесалась, подкрасила губы, напудрилась. На пол падали солнечные лучи, но в комнате стало прохладно. Она подбросила в тлеющие угли щепок и положила на них сверху несколько поленьев. И все время прислушивалась к шуму машин, ехавших по шоссе. Наконец одна замедлила ход и остановилась. Фелисия в ожидании замерла посреди комнаты.
Обретение Готланда
На другой день они грелись на солнце, сидя у южной стены дома, немного разговаривали, но больше дремали или думали каждый о своем. Солнце стояло в зените, сладко пахло землей и травой, несколько раз звонил телефон. Эрлинг не обращал на него внимания.
Он думал о Готланде, на котором никогда не был. Там была Фелисия. В прошлом году летом они ездили туда всей семьей — Ян, она и их дочь. Ян предложил ей поехать на Готланд, когда в Венхауге покончили с весенней страдой, писала Эрлингу Фелисия. Он знал, что тогда она уже носила своего второго ребенка, и понимал, что между этим обстоятельством и Готландом была какая-то связь. На Яна было не похоже, чтобы он предложил такую поездку, он крайне неохотно покидал Венхауг. Что же это такое, радость, вознаграждение или еще что-нибудь? — думал тогда Эрлинг, сидя у себя в Лас-Пальмасе под козырьком окна с письмом в руке.
Четыре письма Фелисии позволили ему составить представление об этом сказочном острове, ему не пришло бы в голову ехать на Готланд, чтобы проверить, так ли там все на самом деле, и тем испортить сложившееся у него впечатление. Однако теперь он почему-то задумался об этом. Такое с ним было впервые — раньше он мог составить себе представление о том или другом месте, лишь побывав там, если не считать элементарных географических сведений, которые можно было почерпнуть из книг. Так уж я устроен, думал он. Сперва мне надо увидеть все своими глазами, и только потом это станет моим. Я не обрету Бога, пока не предстану перед его троном, а если верить его заповедям, мне не дано попасть туда. Наши органы чувств должны дополнять друг друга. Имеющий ухо да слышит, говорится в Писании. А что делать тем, кто больше полагается на глаза? Я, например, всегда больше боялся потерять зрение, чем слух. Странно, что пасторы и школьные учителя считают, будто только они созданы по подобию и образу Божьему, и потому требуют, чтобы мы верили им без оговорок. Мир, который я вижу, тут же становится моим и будет принадлежать мне, пока я существую. И никто не сможет отобрать у меня даже крупицы этого мира. Точно так же я не понимаю и ада. Должно быть, я самый богатый человек, один из немногих в мире, которые владеют всем, что видят. В Норвегии не осталось почти ничего, что я не мог бы назвать своей собственностью, мне принадлежат леса, поля и города. Кроме того, мне принадлежит половина Вест-Индии, большие пространства Америки, кусочек Марокко, немного Португалии, Испании, Италии, весь Копенгаген, Стокгольм, три королевских дворца, все распродажи в винных монополиях, Музей народного искусства Норвегии, Ватикан, небеса, университетская библиотека, солнце, луна, звезды и какая-то частица Фелисии.
