Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
— Большие облака пара проходят вверху в темноте, меня это заставляет понять, что мы живем на действительной планете.
— Закрой глаза, и увидишь гораздо больше.
— Ох, я не знаю, что ты имеешь в виду под этим всем! — раздраженно ответил он. Его всегда доставали мои маленькие лекции об исступлении самадхи — это такое состояние, которого достигаешь, когда прекращаешь всё, останавливаешь разум и на самом деле с закрытыми глазами видишь какой-то вечный многорой некоей электрической Силы, завывающий на месте просто жалких образов и форм предметов, которые, в конце концов, лишь воображаемы. И если вы мне не верите, вернитесь через миллиард лет и попробуйте опровергнуть. Ибо что есть время? — А тебе не кажется, что гораздо интереснее просто быть как Джафи: иметь девчонок, заниматься, оттягиваться и на самом деле что-то делать, а не глупо рассиживать под деревьями?
— Не-а, — ответил я, не кривя душой и зная, что Джафи со мною бы согласился. — Джафи всего лишь развлекает себя в пустоте.
— Не думаю.
— Готов спорить. На следующей неделе я иду с ним в горы, там узнаю и расскажу тебе.
— Ну, — (вздох), — что касается меня, я уж лучше останусь Алвой Голдбуком, и ну его к чертям, все это буддистское дерьмо.
— Ты об этом когда-нибудь пожалеешь. Почему ты никак не поймешь того, что я пытаюсь тебе сказать: тебя дурачат именно твои шесть чувств — заставляют верить в то, что у тебя эти шесть чувств не только есть, но и помогают тебе быть в контакте с действительным внешним миром. Если б не твои глаза, ты бы меня не видел. Если б не твои уши, ты бы не слышал, как пролетает вот этот самолет. Если б не твой нос, ты бы не ощущал, как пахнет полночная мята. Если б не язык, ты бы не смог отличить А от Б. Если б не твое тело, ты бы не почувствовал Принцессу. Здесь нет меня, нет самолета, нет разума, нет Принцессы, нет ничего — да елки же палки, неужели ты хочешь продолжать оставаться в дураках каждую чертову минуту своей жизни?!
— Да, я больше ничего не хочу и благодарю Бога за то, что из ничто получается нечто.
— Ну, тогда у меня для тебя есть новости: все как раз наоборот, это из нечто вышло ничто, и это нечто — Дхармакайя, тело Истинного Значения, а это ничто — вот оно, вся эта галиматья и болтология. Я иду спать.
— Что ж, иногда я вижу проблеск просветленности в том, что ты пытаешься сказать, но поверь мне, я получаю больше сатори от Принцессы, чем от слов.
— Это сатори твоей глупой плоти, развратник.
— Я знаю, что мой искупитель жив.
— Какой искупитель и как жив?
— Ох, давай же закочумаем[8]и будем просто жить!
— Херня, когда я думал так как ты, Алва, я был всего лишь жалким хватом — совсем как ты сейчас. Все, что ты хочешь — это выскочить, трахнуться, побиться, запутаться, состариться, заболеть, чтобы тебя поколотило сансарой, ты, ебаное мясо вечного возвращения, ты, ты же этого заслуживаешь…
— Это некрасиво. Все печальны и все стараются жить с тем, что у них есть. Твой буддизм сделал тебя гадким, Рэй, и ты из-за него даже боишься раздеться ради простой и полезной для здоровья оргии.
— Ну я же разделся в конце, разве нет?
— Но ты подходил с таким снобизмом… ох, давай же кончим на этом.
Алва пошел спать, а я сел, закрыл глаза и подумал: «Это мышление прекратилось,» — но поскольку мне пришлось-таки об этом подумать, никакого мышления ее прекратилось, но меня действительно окатило волной радости от знания того, что все эти пертурбации — лишь сон, который уже кончился, и мне не нужно беспокоиться, поскольку я — не «Я», и я молился, чтобы Бог, то есть Татхагата, дал мне достаточно времени, достаточно здравого смысла и силы, чтобы я смог сказать людям то, что знаю (чего сейчас я даже сделать как надо не могу), чтобы и они узнали то, что знаю я, и не отчаивались слишком сильно. Старое дерево молча и задумчиво нависало надо мной, тоже живое. Я слышал, как в садовых сорняках похрапывает мышь. Крыши Беркли выглядели жалким живым мясом, укрывающим скорбящие фантомы от вечности небес, с которой те боялись встретиться. К тому времени, как я отправился спать, меня не захватывала никакая Принцесса, никакое желание никакой Принцессы, ничье неодобрение, и я чувствовал себя радостным и спал хорошо.
6
И вот настало время нашего большого горного похода. Джафи заехал за мной на своем велике в конце дня. Мы вытащили рюкзак Алвы и сложили его в велосипедную корзинку. Я достал носки и свитера. У меня не было лишь походной обуви, и единственное, что подходило, — теннисные тапочки Джафи, старые, но прочные. Мои собственные башмаки были слишком расхлябанными и порваными.
— Может, так даже и лучше, Рэй: в тапочках ногам легко, и ты сможешь прыгать по валунам безо всякого. Мы, конечно, иногда будем меняться обувью, и все будет ништяк.
— А как с едой? Ты что берешь?
— Ну прежде, чем я скажу тебе про еду, Рэ-эй, — (иногда он называл меня по имени, и это всегда звучало печально и протяжно — «Рэ-э-эй», — как будто его беспокоило мое благосостояние) — я беру твой спальник, это не пуховик, как у меня, и, естественно, намного тяжелее, но в одежде и возле хорошего большого костра тебе в нем будет удобно.
— В одежде — да, а зачем костер, сейчас ведь еще октябрь?
— Ага, но там в октябре уже все замерзает, Рэ-эй.
— Ночью?
— Ну да, а днем еще совсем тепло и хорошо. Знаешь, старина Джон Мьюир, бывало, ходил в те горы, куда мы идем, с одной своей старой армейской шинелью и бумажным пакетом сухарей: он спал в шинели, размачивал сухари в воде, когда хотел есть, и бродил вот так вот целыми месяцами, пока не забредал обратно в город.
— Господи Боже мой, это, должно быть, круто!
— Теперь, что касается еды: я сходил на Маркет-стрит, на рынок «Хрустальный Дворец», и купил там моей любимой крупы — булгура, это что-то типа болгарской дробленой пшеницы, я смешаю ее с кусочками бекона, маленькими кубиками такими, и это для нас троих будет прекрасным ужином — для Морли и нас с тобой. Еще я беру чай, под этими холодными звездами всегда хочется хорошую чашку горячего чая. Беру настоящий шоколадный пудинг, не это быстрорастворимое фуфло, а хороший шоколадный пудинг, который доводишь до кипения, помешивая на костре, а потом он остывает в снегу.
— Ого!
— Поэтому вместо рисового, который я беру с собой обычно, на этот раз, я подумал, стоит взять для тебя хороший такой деликатес, Рэ-эй, а еще в булгур я зашвырну всяких сушеных овощей кубиками, я их купил в лыжном магазине. Из этого мы будем готовить себе ужины и завтраки, а чтобы пополнять энергию — вот такой большой мешок орехов с изюмом, а еще один мешок кураги и чернослива укрепит нас еще круче. — И он показал мне этот самый — крохотный — мешочек, куда уложилось все насущное питание для троих взрослых людей на двадцать четыре часа, или даже больше, лазанья по большим высотам. — Когда идешь в горы, главное — брать как можно меньше веса, мешки там тяжелеют.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
