Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
– Не все так мрачно, – как можно убедительнее сказал Александр. – Случись что, мы не станем сидеть сложа руки. И для начала надо бы убедиться, что все это не пустые угрозы.
– Хорошо бы, если так, – вздохнул босс. – Но интуиция подсказывает мне обратное. Что ж, поборемся… Меня неприятности не пугают, а лишь раззадоривают. Только жаль времени и сил. Не успели с черной полосы на белую соскочить, как снова проблемы намечаются. На пустом месте. А мне хочется заниматься развитием, наступлением заниматься, а не обороной. Есть реальная возможность развернуться в небольшую, но весьма эффективную сеть. Ладно, пора бы мне уже и домой. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – пожелал Александр, догадываясь, что босс домой не поедет, а заночует у себя в кабинете.
Судя по всему, отношения Геннадия Валериановича с женой испортились окончательно. Спрашивать Александр не спрашивал, он вообще не любил влезать в чужую приватность и в свою посторонних не пускал, но выводы напрашивались сами собой. Когда-то, еще в начале этого года, Геннадий Валерианович не любил задерживаться на работе дольше обычного. Потом начал оставаться после закрытия, сидел едва ли не до полуночи, причем без какой-то срочной необходимости. Вскоре завел привычку раз-другой в неделю ночевать в своем кабинете, а сейчас, кажется, уезжал домой (и домой ли?) только на выходные. Даже часть своих вещей перевез в клинику, приспособив одну из кладовок под личный гардероб. Скоро и выходные станет проводить в клинике. «Интересно, – подумал вдруг Александр, – не являются ли семейные неурядицы стимулом для каких-то производствен но-деловых свершений? Скажем, дома человек чувствует себя неуютно, никто из членов семьи его не понимает, вот и отдает он все силы работе? Прикладывает их туда, откуда есть отдача? Нет, наверное, все не так, ведь если дома неладно, то это не может не волновать в той или иной степени, раздражать, напрягать. А какие могут быть рабочие успехи без душевного комфорта? Да никаких!»
4. 11-й «А»
Если весь вечер одолевают тревожные думы, то нечего надеяться заснуть сразу же после того, как положишь голову на подушку и укроешься одеялом. Сон не дружит с беспокойством.
Можно было бы почитать или посмотреть какой-нибудь фильм, но завтра предстояло оперировать, а книги или фильмы могут увлечь так, что только на рассвете спохватишься – а чего это я не сплю? Особенно, если смотреть какие-нибудь сериалы, одну серию за другой. Время проходит совсем незаметно.
Александр перевернулся на спину, постарался максимально расслабиться, закрыл глаза и приказал себе:
– Спа-а-ать!
Вместо сна пришли воспоминания. Школа, одиннадцатый класс. Тогда тоже был октябрь. И был четверг. История шла вторым уроком, после физики. Историю ученики любили, не столько из-за предмета, потому что между историей как таковой и ее преподаванием в школе лежит целая пропасть, а из-за историка.
Историка Диомидова звали Диомидом, порой даже в глаза, вместо положенного «Артема Савельевича». Историк не обижался – подобно многим запойным алкоголикам он был добрым и снисходительным человеком. Педагогов, раз в два с половиной или в три месяца «выбывающих из строя» на две недели, в школах не любят, но лучше уж так, чем совсем никак. «Преподаватели истории на дороге не валяются», – сказал во всеуслышание во время очередного диомидовского запоя директор, словно оправдывая свое долготерпение, и все, кто был в учительской, дружно разразились смехом. Смеялась и главная школьная подхалимка Ирка Тимошина, староста 10-го «Б», вечно отиравшаяся возле педагогов. Она и разнесла директорские слова по всей школе. Как это не валяются преподаватели истории? Очень даже валяются! А еще преподаватели истории бодают лбом запертые школьные ворота (логично, в общем-то, потому что если приполз на четвереньках, то иначе никак не постучишь – руки-то заняты), стоят, раскинув руки, на проезжей части (это такая игра «не пропущу тебя, троллейбус») и (о, ужас ужасно ужаснейший!) облевывают памятники, точнее – постамент бюста человека, чье имя носит школа. Диомид искренне любил свою работу, и потому его тянуло в школу, даже когда он был пьяным. К великому огорчению учеников, долго куролесить Диомиду не давали другие преподаватели. Выбегали, подхватывали-поднимали и уводили-уносили в медпункт для оказания экстренной медицинской помощи. Помощь эта заключалась в том, что медсестра Женя (медсестры, они до седых волос Жени, а вот доктора сразу же Евгении Батьковны – несправедливо) оценивала опытным глазом состояние Диомида и отмеривала ему столько спирта, сколько было необходимо для перехода в спящее состояние. Диомид выпивал, падал на кушетку, спал несколько часов, а затем тихо, украдкой, покидал школу и шел за «добавкой». В медпункте ему никогда не добавляли. «Артем Савельевич болеет», – привычно врали учителя, приходившие на замену Диомиду. Дети привычно делали вид, что верят. Самые ехидные, с невинным видом заглядывая в глаза преподам, интересовались, скоро ли выздоровеет Артем Савельевич. Как будто не знали, что Диомид всегда пьет двенадцать дней, ни днем больше ни днем меньше, и два дня требуется ему на поправку, то есть на приведение себя в работоспособное состояние. Чистеньким, выбритым до синевы, при галстуке, неизменном спутнике трезвого периода, входил Диомид в класс, отвечал снисходительным кивком на нестройное «здравствуйте» и небрежно интересовался:
– Так на чем вы остановились?
Ученики называли тему, Диомид садился на край стола (на стул он пересаживался только для того, чтобы выставить оценку в журнале), вооружался указкой и начинал рассказывать. Указка выполняла роль дирижерской палочки. Взмахивая ею, Диомид задавал себе темп, чертил в воздухе вопросительные знаки, ставил точки и неизменно завершал рассказ резким «сабельным» взмахом слева направо и сверху вниз. Ite, missa est[4]. Рассказывал Диомид замечательно – красочно, выразительно, увлеченно, да еще с такими подробностями, будто видел все своими глазами.
– Долго стоял Наполеон и смотрел на Москву. Ничего не говорил, только носом шмыгал.
Никто из очевидцев не упоминал о такой пикантной подробности. Откуда ее взял Диомид?
– Ленин еще рта раскрыть не успел, а кто-то из задних рядов запустил в него камнем. И метко так запустил – попал в левое плечо, чуть с броневика не сшиб.
Ученики понимающе переглядывались – заливает Диомид. Маргоша Шейнфельд, набравшаяся ума-разума от папы-психиатра, рассуждала о расстройствах восприятия, проще говоря – галлюцинациях, у алкоголиков. Сердобольная Маргоша верила, что Диомид заблуждается добросовестно, и пыталась убедить в том остальных.
– Он не врун, а глубоко несчастный одинокий человек! – говорила она, заливаясь румянцем. – Одиночество – корень всех психических проблем!
Мотивы фантазий Диомида были не так уж и важны. Куда важнее было то, что рассказывал Диомид интересно, и то, что он никогда не ставил двоек.
– Истории от твоего незнания никакого вреда быть не может, – говорил он впавшим в кататонический ступор[5]у доски. – С учетом этого поставлю «три».
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
