– О нет! – Значит, некоторым родителям не удастся услышать, как их дети рассказывают о том, что произошло этой ночью. – И вы знаете, кто это?
Я подумала о Ките. О Маркусе.
– Пока имен нет, – сказал он. – Двое детей и один взрослый – это все, что я знаю. Много тяжелых ранений и отравлений дымом. Этот госпиталь набит битком, как банка сардин.
– А что это за металлический ящик? – спросила я.
– Деталь кондиционера. Кто-то сделал так, что огонь обошел это место.
– Кто-то сделал… Вы хотите сказать, что это был поджог?
Он замахал рукой, как будто пытаясь стереть произнесенные им слова.
– Я не уполномочен говорить на эти темы.
– Я слышала, что в здании молодежного центра была проблема с электричеством. Это как-то связано с пожаром в церкви?
– Будет проведено тщательное расследование, – сказал он.
– Поэтому вы спросили Энди, не видел ли он кого-нибудь около церкви?
– Я уже сказал, что будет проведено всестороннее расследование, – повторил он, и я поняла, что теперь он будет отвечать так, что бы я ни спросила.
Я отдернула штору около постели Энди и увидела мужчину, сидевшего на краю кровати на другой стороне палаты. На его голове была повязка, широкие плечи опущены. Когда он поднял голову, чтобы сказать что-то своей сиделке, это движение заставило его вздрогнуть. Я узнала эти темные волосы и карие глаза под длинными ресницами. Он провел дрожащей рукой по лицу, и я увидела, как на щеке его блеснула слеза.
Медсестра послушала легкие Энди. Она попросила его сделать несколько глубоких вдохов. Покашлять. Я воспользовалась этим мгновением, чтобы прошептать Мэгги:
– Здесь Бен Триппет.
Бен работал в добровольной пожарной дружине. Ему было лет двадцать семь, и он являлся тренером Энди по плаванию. Я не сомневалась, что Энди начнет волноваться, увидев его здесь, раненого и несчастного.
Мэгги вздрогнула, как будто я разбудила ее ото сна, и посмотрела в другой конец палаты. Она довольно хорошо знала Бена, поскольку тренировала младшую группу пловцов. Она встала и, прежде чем я успела ее остановить, направилась к Бену. Ему, вероятно, будет неприятно, что мы видели его слезы, но Мэгги уже исполнилось семнадцать, и я не могла контролировать ее поведение. Я видела только ее спину, когда она подошла к Бену, и не могла наблюдать за его реакцией. Она пододвинула стул на колесиках поближе к его кровати, села, и они стали шептаться, наклонив головы, как будто молились. У Бена задрожали плечи, и Мэгги дотронулась рукой до его запястья. Временами она меня удивляла. Откуда у нее это сострадание? Может, от меня, ведь она видит, как я отношусь к Энди. Да нет, вряд ли. Все то хорошее, что было в Мэгги, – это заслуга Джейми. Семнадцатилетняя девчонка находит в себе силы, чтобы утешить взрослого мужчину. Иногда она вызывала у меня восхищение.
Медсестра, сидевшая около Энди, встала.
– Надо будет провести всесторонний осмотр, и только потом примут решение насчет твоей выписки, – сказала она.
Энди вытянул руку, чтобы надеть манжету для измерения давления.
– Другую руку, Энди, – сказала медсестра. – Не забывай, что тебе надо быть осторожным с обожженной рукой.
Она измерила ему давление и температуру и ушла.
– Я собираюсь написать книгу о том, как стать героем, – сказал Энди, когда я доставала из-под кровати пластиковый пакет с его рубашкой и ботинками.
– Может, пока еще рановато? – Надо было немного опустить его на землю. Что за постоянное желание хвастаться? Люди вряд ли такое одобрят.
Открыв пакет, я отшатнулась, почувствовав отвратительный запах гари от его одежды.
– Энди, все, что ты сделал вчера ночью, было очень смелым и разумным, – сказала я.
Он кивнул:
– Ну да, верно.
Я хотела, чтобы он покинул госпиталь, не надевая свою вонючую одежду, но на улице было холодно. Я протянула ему полосатую рубашку.
– Но огонь – очень серьезная вещь, он покалечил многих людей. – Я остановилась. Лучше ему услышать это от меня. – Некоторые погибли.
Он яростно помотал головой:
– Я их спас.
– Ты не мог спасти всех. Это не твоя вина. Я знаю, ты пытался. Но не надо рассказывать людям, какой ты герой. Это называется хвастовством. А хвастаться нехорошо.
– А если я напишу книгу, это не будет хвастовством?
– Нет, не будет, – сказала я.
Позади меня внезапно распахнулась стеклянная дверь, и, повернувшись, я увидела Дон Рейнольдс, которая влетела в комнату и бросилась к Бену.
– О боже! Бен! – Она чуть не опрокинула стул вместе с Мэгги, когда рванулась, чтобы обнять Бена. – Я так испугалась. – Она не смогла сдержать слез.
Я сама чуть не заплакала – от нее исходил такой поток любви и счастья.
Они с Беном жили в маленьком домике в Серф Сити, и Дон работала вместе с Сарой в кафе «Яванский кофе».
– Все нормально. – Бен успокаивающе сжал ее руки. – Я не пострадал.
Мэгги молча встала, уступая место Дон, потом вернулась к нам.
– Как он? – спросила я, кивнув в сторону Бена.
– Не очень хорошо. – Она прикусила губу. – У него семилетняя дочка, которая живет с его бывшей женой в Шарлотт. Он все думает о ней. Представляет, что могло бы произойти, если бы она оказалась в таком положении.
– Я сказала Энди, что несколько человек погибло в огне.
Мэгги снова всхлипнула и полезла в карман за скомканным носовым платком.
– Просто не понимаю, как такое могло произойти.
– Я напишу книгу про это, но там не будет хвастовства, – зашнуровывая ботинки, проговорил Энди.
– Бен сказал, что ему на голову свалилась балка. С ним был дядя Маркус.
Маркус. Я помню, что сказал полицейский агент – двое детей и один взрослый. И во второй раз за этот вечер страх и горе перенеслись с моего сына на деверя.
4
Маркус
Я в третий раз набрал номер Лорел, сворачивая на Рыночную улицу. Оставьте сообщение после сигнала. Опять. «Кончай, Лорел. Сейчас не время делать вид, что ты меня не знаешь».
– Ради бога, позвони! – закричал я в трубку.
Я все еще не мог поверить, что Лорел отпустила Энди на локин, тот самый, который проходил в церкви мемориала Друри.
Как только я выбрался из этой преисподней, ко мне подбежал Пит.
– Локвуд! – Он стоял всего в нескольких футах, но ему приходилось перекрикивать шум генераторов, рев сирен и шипенье пара. – Твой племянник в Нью-Ганновере. Выбирайся отсюда!
Я мгновенно все понял.
– Энди был здесь? – Я стащил с себя пожарный костюм и сбросил шлем. В церкви мои руки были твердыми, как сталь. Внезапно они затряслись.