Я продолжаю обход рынка — мне нужно выполнить поручения Матушки. По утрам в воскресенье крестьяне из окрестных деревень и охотники привозят в город свой товар. Они выезжают ночью и до восхода солнца ждут открытия главных ворот, выбивая зубами дробь от холода. Я заканчиваю делать покупки, когда солнце подходит к зениту. Снег растаял, и земля под ногами превратилась в ледяное месиво. Я направляюсь к чайному домику. Перед дверью установлена плита. Я сажусь за столик и заказываю чай с миндалем и фундуком. Официант проворно обслуживает меня: из огромного чайника, украшенного драконами, льется в пиалу кипяток. За моей спиной чей-то голос запевает:
Моя деревня стоит в излучине Амура
На краю соснового океана
Как мне забыть эту красоту
Мою мать и сестер
Как отдать их захватчикам?
По толпе пробегает дрожь. Это запрещенная песня. Тот, кто осмелился затянуть ее, рискует попасть в тюрьму. Люди бледнеют от изумления и страха. Сидящий шагах в десяти от меня смельчак не умолкает, слова подхватывают другие голоса. Хор звучит все мощнее, песня разносится над всем рынком.
Раздаются свистки полицейских. Звучат выстрелы. Какой-то крестьянин, сидевший на корточках перед корзиной с яйцами, поднимается, в руке у него пистолет. Чуть в стороне другой вынимает из-под охапки соломы ружья и начинает раздавать окружающим. Вооруженные люди бегут к мэрии, расталкивая прохожих. Чайный столик с грохотом падает на землю. Меня подхватывает и уносит толпа.
Люди плачут, кричат, впадают в безумие. Мятежники, напавшие на стражей порядка, смешиваются со спасающимися бегством горожанами и торговцами. Людской поток прижимает меня к решетке ограды, перестрелка усиливается. Я отбиваюсь. Возбужденная толпа напирает. Я спотыкаюсь о чье-то тело и падаю. На меня смотрят открытые глаза убитого полицейского. Я вскакиваю. Крестьянин, размахивающий ружьем, бьет меня локтем, и я снова падаю на труп. Из моей груди вырывается вопль ужаса.
Надо мной наклоняется незнакомый студент, протягивает руку.
Я тянусь к смуглому улыбающемуся юноше.
— Идемте, — говорит он.
Он кивком подзывает товарища. Тот бросает на меня высокомерно-презрительный взгляд, но хватает за другую руку. Они поддерживают меня, прокладывая дорогу в толпе.
На улицах идет настоящее сражение. Студенты бегут, увлекая меня за собой. Они как будто точно знают, где мятежники нападут на полицию, и обходят самые опасные места. В конце концов мы останавливаемся у ворот огромного особняка.
Один из них открывает дверь. В заброшенном саду из-под снега показались крокусы. Дом выстроен в европейском стиле — с полукружиями аркад и ромбовидными окнами.
— Мы у Цзина, — объявляет смуглолицый незнакомец. — Меня зовут Минь.
Он объясняет, что владелица дома — одна из тетушек Цзина — уехала в Нанкин. Племянник с радостью согласился быть сторожем.
Его низкий голос похож на голос давешнего запевалы.
— Ну, а ты кто такая?
Я представляюсь, спрашиваю, можно ли отсюда позвонить.
Цзин раздраженно отвечает:
— Восставшие наверняка перерезали провода.
Я в отчаянии, и Минь говорит, что попробует набрать номер.
На голых стенах гостиной остались следы от картин, красный лаковый пол исцарапан — мебель явно выносили в спешке. Сотни книг стоят на полках в шкафу, другие кучей валяются на полу. Низкие столики заставлены пепельницами с окурками, грязными тарелками и чашками, повсюду валяются смятые газеты. Похоже, прошлой ночью тут состоялось какое-то собрание.
Минь открывает дверь в спальню. У кровати, застеленной пурпурным в хризантемах покрывалом, на круглом столике стоит телефон. Он хватает трубку, но гудка нет.
— Когда все успокоится, я провожу тебя домой, — обещает он. — Здесь ты в безопасности. Проголодалась? Давай помоги мне на кухне.
Минь готовит лапшу, чистит овощи, режет мясо, а Цзин, сидя у окна на табурете, прислушивается к улице. Стрельба то затихает, то начинается снова. При каждом взрыве на его губах появляется насмешливая улыбка. Не знаю, что будет с моим городом. Думаю, эти якобы крестьяне — члены Единого фронта, выступающего против японцев. В газетах пишут, что эти бандиты грабят, поджигают и берут в заложники горожан, чтобы покупать за выкуп оружие у русских. Меня гложет тревога за родителей, за Лунную Жемчужину, едущую в коляске рикши по мятежным улицам, я вскакиваю, снова сажусь, хожу из угла в угол, перелистываю книги и, наконец, опускаюсь на табурет напротив Цзина.
Пытаюсь понять, что творится снаружи.
Только Минь кажется спокойным. Он даже насвистывает какой-то оперный мотивчик.
Из котелка доносится восхитительный аромат. Минь гордо ставит на стол огромную миску лапши с говядиной и кисло-сладкой капустой, вручает мне палочки.
Внезапно я вспоминаю — меня ждут дома, чтобы отпраздновать мое шестнадцатилетие.
22
В небе над Харбином стоит ослепительное солнце.
Весной в бурных пенистых водах Амура с немолчным ревом кувыркаются, то появляясь на поверхности, то исчезая в глубине, огромные льдины.
Богатый торговец установил в центре города, на помосте, лотерейный столик, где объявляются результаты тиража. Перед ним теснятся люди в мехах, дрожат от холода нищие в лохмотьях. Весь город здесь — воры, мошенники, военные, студенты, приличные дамы и проститутки сгорают от нетерпения в ожидании приговора судьбы. Неожиданно в толпе раздаются возгласы разочарования, стоны, ругательства и радостные крики счастливчиков. Разгораются стычки и словесные перепалки. Мужья колотят жен, которые имели неосторожность поменять числа, неудачники, рискнувшие последними грошами, грозятся покончить с собой. Кредиторы требуют вернуть долги, выигравшие не могут отыскать свои билеты.
Никогда прежде я не видел подобного города, в котором богатеи так трясутся за нажитое, а бедняки отчаянно борются с нищетой. Праздность этого народа укрепляет мою уверенность в том, что китайская империя погружается в хаос. Древняя цивилизация распалась под властью маньчжуров, не пожелавших открыться навстречу миру и отрицающих современную науку. Сегодня империя превратилась в лакомый кусок для западных держав и выживает, жертвуя своими территориями и независимостью. Только японцы, унаследовавшие чистую, без примесей,[9]китайскую культуру, могут освободить ее от европейского ига. Мы вернем китайцам мир и достоинство.
