…левое переднее колесо её автомобиля сплющилось чуть ли не до самого обода. Покрышка не просто лопнула — она была взрезана, и причина этого тут же стала ясна: на мостовой были густо набросаны скрученные в узлы обрезки железа с торчащими концами, заточенными до бритвенной остроты. Джейн смачно выругалась, глядя на это оружие «уличного терроризма» и на результат его применения, и в ту же секунду по лакированному боку её машины щёлкнул камень.
На противоположной стороне неширокой улицы возле кучи щебня, приготовленного для дорожных работ, как из-под земли появилась группа смуглокожих подростков. Джейн не разобрала, кто это были — «чиканос»[10], арабы или мулаты, — её охватил ужас при мысли о том, что вот сейчас эти малолетние подонки всем скопом изнасилуют её прямо здесь, на грязном асфальте, возле её собственной машины.
Однако нападавшие, похоже, не имели такого намерения — они просто забрасывали попавшую в их засаду «крутую тачку» и её белую владелицу градом камней из так кстати подвернувшейся кучи. Один из камней больно ударил Джейн в коленку, другие отскакивали от стёкол и капота автомобиля. Каждое попадание сопровождалось замысловатой руганью на разных языках — Джейн разобрала лишь «Так её! Бей белую сучку!». Она втянула голову в плечи и закрыла лицо правым локтем, пытаясь левой рукой нашарить ручку дверцы. И тут раздался вой полицейской сирены.
Увидев приближающуюся машину с мигающим на крыше разноцветным маячком, Джейн испытала невероятное облегчение — ну вот, всё уже позади.
— Сюда! Скорее! Спасите! — закричала она, призывно размахивая обеими руками.
Подростки бросились врассыпную, и в это время брошенный кем-то из них камень — последний! — с дьявольской точностью попал ей прямо в висок. Камни — не пули, Джейн так и отделалась бы испугом да парой царапин-ссадин, если бы не этот острый и увесистый осколок гравия…
…Тело стало вдруг чужим и бессильным, а небо начало быстро-быстро разваливаться на куски. Нет, Джейн не вспомнила всю свою жизнь со всеми её радостями, не вспомнила она и ласки Натаниэля. Последней мыслью, промелькнувшей в её гаснущем сознании, было: «Я не успела сделать в этой жизни что-то очень важное… Кэролайн… Прости меня, моя девочка…»
…Джейн погибла нелепо и глупо, хотя разве внезапная насильственная смерть — да и вообще смерть — бывает умной?
* * *
Виновных не нашли — разве найдёшь в муравейнике именно того муравья, который так больно укусил? Натаниэль выслушивал соболезнования соседей, знакомых и сослуживцев — когда искренние, когда продиктованные правилами приличия, — и молчал: внутри него медленно растекалась, заполняя и затопляя душу, гулкая и немая пустота. Он любил Джейн, любил, несмотря на всю несхожесть их натур, но только сейчас, потеряв жену, понял, насколько он её любил. Ему было больно — нестерпимо больно, так больно, что Нат хотел тут же взять винтовку, отправиться туда, где погибла Джейн и уложить нескольких первых попавшихся ему на глаза обитателей этого района — независимо от их пола и возраста. Он не сделал этого только потому, что прекрасно понимал полную бессмысленность такого поступка. И у него оставалась Кэролайн — значит, жить ещё стоило.
…Ночь Нат провёл без сна. Он лежал на спине, глядя в потолок невидящими глазами, словно силясь найти там ответ на безответный вопрос: «За что?». Он даже не заметил, как в его комнату проскользнула Кэролайн — Натаниэль понял, что она здесь только тогда, когда девочка прижалась к отцу всем своим худеньким, вздрагивающим от рыданий тельцем. Он гладил её плечи и рыжеватые — точь-в-точь как у Джейн — волосы, пытаясь утешить. Утешить молча — нужных слов у него не было. «Мамочка… — прошептала вдруг Кэролайн, — мамочка…». Впервые дочь назвала так свою холодную и прагматичную мать — назвала тогда, когда её уже не стало…
Через месяц «мама Роза» попросила расчёт.
— Я уже не нужна вам, мистер Бампо, — сказала она, пряча глаза. — Кэрри подросла, и ей уже не нужны мои заботы. А у моей младшей дочери родился четвёртый ребёнок, и она просит меня помочь. Я привыкла к вам, мистер Бампо, и к вашей малышке, но… Отпустите меня, мистер Бампо, — я вам больше не нужна.
— Хорошо, миссис Фуэго, — ответил Натаниэль, внимательно глядя на старую добрую женщину, столько лет бывшую для Кэролайн второй (если не первой) матерью — Но… у вас ведь есть и ещё какая-то причина уйти от нас?
— Да, мистер Бампо, — призналась «мама Роза» после минутной заминки, — есть. Среди наших… — она снова замялась. — Ну, вы понимаете, о ком я говорю… Они начали на меня косо посматривать — мол, хватит служить белым господам. Нехорошие времена наступают, мистер Бампо, — я не хочу быть тут, когда на улицах начнут стрелять…
— Хорошо, миссис Фуэго, — повторил Нат. — Вы, наверно, по-своему правы. Хотя мне жаль, мама Роза, — мы с Кэролайн так к вам привыкли, особенно Кэрри.
— Храни вас Господь, мистер… Натаниэль, — голос мексиканки дрогнул. — И вас, и вашу девочку. Храни вас Господь! — И с этими слова «мама Роза» по-матерински поцеловала Ната в щёку, покрытую двухдневной щетиной — после гибели Джейн Натаниэль перестал бриться по выходным, когда ему не надо было никуда идти.
От остальной прислуги Нат тоже вскоре отказался — их всех нанимала Джейн, и они напоминали Натаниэлю о ней. Да и не было особой нужды в помощниках — Кэролайн уже сама умело справлялась со всем автоматизированным домашним хозяйством. Она заказывала продукты, которые им привозили прямо на дом, а потом программировала кухонный компьютер, управлявший плитой, микроволновой печью и всеми прочими овощерезками-кофеварками, на приготовление тех или иных блюд. Полы подметал робот-пылесос, стиркой тоже занималась машина. Кэролайн оставалось лишь сменить постельное бельё да протереть пыль в углах, но ни отец, ни дочь — по молчаливому уговору — не дотрагивались до картин, развешенных когда-то Джейн, и до статуэток, расставленных ею. И на этих предметах, помнящих руки ушедшей хозяйки, мало-помалу скапливалась пыль, словно вещи медленно седели…
А потом внезапно умер Бобби. Именно внезапно — пёс был хоть уже и в преклонных годах, однако на здоровье не жаловался и прежней прыти не утратил.
Собака издохла ночью — под дверью комнаты Кэролайн. Почему умный пёс выбрал именно это место для того, чтобы переселиться в лучший мир? Может быть, он чувствовал, что его обожаемая маленькая хозяйка всего через несколько лет навсегда покинет этот дом, и хотел преградить ей дорогу? Кто знает…
Отец и дочь остались вдвоём.
А жизнь — жизнь шла своим чередом.
* * *
Друзей у Бампо не было — понятие «дружба» не очень котировалось в прагматичном обществе XXI века, однако после гибели жены он сблизился с двумя своими коллегами по работе — с язвительным и сухощавым программистом Ричардом Мэрфи и с финансовым аналитиком Джоном Колдуэллом, флегматичным и добродушным толстяком. Все трое были одногодками, и их судьбы оказались чем-то схожими: Мэрфи развёлся несколько лет назад, а Колдуэлл принадлежал к породе закоренелых холостяков. А разностью натур они, как это нередко случается, только дополняли друг друга. Приятели частенько проводили уик-энды в доме Ната за пивом (с добавлением стаканчика-другого-третьего виски) и за неспешными разговорами о разном. И как-то раз, после того как объёмистая бутылка «Red Label» уже показывала дно, Натаниэль рассказал им о том, как ему хотелось взяться за оружие в чёрный день похорон Джейн.
