Кровь застучала у Бэкки в висках. Она уже жалела, что спросила. Никто до этого не называл ее драгоценной. И снова что-то затрепетало внутри, отчего по телу, включая самые потаенные места, разошлись волны неги и блаженства. Она заерзала в кресле, чтобы хоть как-то унять это чувство. Когда она наконец осмелилась взглянуть на него, он улыбнулся еще шире. Он был похож на маленького мальчика, которого поймали, когда он таскал печенье из банки. Несмотря на неловкость, которую ей пришлось пережить, ее сердце готово было растаять.
– О-о-о… – сказала она, чувствуя, что в горле пересохло.
И тут он, откинув голову назад, захохотал – весьма довольный собой, как ей показалось. И как ему ни шел смех, но отсутствие морщинок на волевом лице говорило о том, что смеяться ему приходится нечасто. Внезапно она поняла, что выгоревший на солнце завиток, прочертивший его каштановые волосы спереди, был такого же цвета, что и брови, – не золотистым, не седым, а скорее серебряным. Он напоминал странное сияние, которое исходило от графа, когда он впервые заглянул в окошко кареты. Это было поразительно! Ей никогда не доводилось видеть ничего подобного.
– Вы надо мной смеетесь, – надула она губки.
– Нет, mittkost... миледи, – произнес он сквозь смех. – Смею вас уверить, что нет. Вы слишком обворожительны. Я уже так давно не наслаждался общением с таким… скромным созданием, как вы. Надеюсь, я правильно сказал – это единственное слово, которым я осмеливаюсь выразить свои мысли, чтобы не оскорбить вашу добродетель. Мой английский все еще несовершенен.
– Это подходит больше всего, и не только это, милорд, – сказала Бэкка.
От жара, которым пылали ее щеки, Бэкка зажмурилась. Она с ужасом представила себе их цвет, и это все только усугубило.
Он собрался было ответить, но в столовую вошел лакей, и их взгляды обратились к нему. При виде этого человека Бэкку бросило в дрожь. Казалось, что у слуг в Линдегрен Холле есть привычка появляться ниоткуда. Она замечала это за Улой и Анной-Лизой, а теперь еще и этот человек с каменным лицом. Но не это заставило ее похолодеть от ужаса и выронить вилку из рук. Сам облик этого человека говорил об опасности.
– Олаф, что случилось? – спросил граф.
Его обворожительная улыбка погасла, и Бэкка задрожала.
– Там человек хочет с вами увидеться, милорд, – доложил лакей. – Барон Гильдерслив. Я проводил его в зал.
Бэкка сдавленно ахнула и вскочила с места. Хозяин тоже поднялся, жестом останавливая ее.
– Я знала, что он найдет меня! – воскликнула она. Граф обошел стол и обнял ее за плечи.
– Вас пока еще никто не нашел, миледи, – сказал он. – Взгляните на меня, mittkostbart.
Пальцем он приподнял ее подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом. Какие же у него завораживающие глаза – глубокие, цвета морской волны! Она готова была утонуть в этом сверкающем море…
– Мы ждали этого. Теперь настало время полностью довериться мне. Все будет хорошо, вот увидите.
Он проводил ее до порога.
– Отведи леди наверх в ее покои, – велел он лакею. Затем обратился к Бэкке: – Тс-с-с, ни звука. Идите за Олафом. А я взгляну на нашего визитера.
Глава 4
Клаус приосанился и вошел в зал, где его ожидал дородный, безупречно и по последней моде одетый мужчина, в котором угадывалось некоторое сходство с дочерью. Правда, ограничивалось оно лишь цветом волос, напоминающих золотистое пламя, хотя у отца и посеребренных сединой на висках, и глазами, цвет которых представлял собой нечто среднее между зеленым и карим.
Барон Гильдерслив, скрестив руки на груди, сосредоточенно изучал вид за окном через ажурную кованую решетку.
– Вы хотели видеть меня, сэр? – спросил Клаус.
– Если вы хозяин поместья, то да.
– Разрешите представиться, граф Линдегрен к вашим услугам. – Клаус щелкнул каблуками гессенских сапог и склонился в легком поклоне.
– Барон Седрик Гильдерслив. Давайте сразу перейдем к делу: я ищу свою дочь Рэбэкку. Она путешествует с горничной и недавно должна была проезжать здесь. По крайней мере, об этом говорят записи в журнале, сделанные на постоялом дворе, где она наняла карету. Она несовершеннолетняя, да к тому же еще и беглянка, сэр. Я хотел бы найти ее прежде, чем она успеет впутаться в неприятности и серьезно себе навредить, путешествуя без мужского присмотра.
– Я искренне вам сочувствую, но не понимаю, какое это может иметь отношение ко мне, сэр, – ответил Клаус.
– Я же только что сказал, – нетерпеливо буркнул барон. – Мне доподлинно известно, что она должна была проезжать здесь. По этой дороге можно проехать в карете, а поскольку ваш дом – единственное жилище, находящееся в непосредственной близости от дороги, то с моей стороны было бы неосмотрительно не осведомиться, не видели ли вы ее.
– Я бы с радостью сказал, что видел, – ответил Клаус, – но, к сожалению, это не так. Я сам только вчера поздно вечером приехал из-за границы в это поместье на лето вместе с прислугой. Не хотите ли присесть? Простите за бестактность, но вы немного раскраснелись. Я могу предложить вам освежиться – чай или что-нибудь… покрепче, прежде чем вы возобновите поиски.
Барон сделал отрицательный жест рукой.
– Спасибо, не нужно, – сказал он. – Я должен идти. Согласно записи в журнале смотрителя станции, она направляется в Плимут, где, глупышка, наверняка сядет на корабль, направляющийся в одному Богу известном направлении. Я должен перехватить дочь до того, как она взойдет на борт.
– Жаль, что я ничем не могу вам помочь, барон Гильдерслив, – сказал Клаус как ни в чем ни бывало, – но, как уже сказано, я только приехал и…
– Да, да. Не буду вас больше задерживать, – нетерпеливо перебил его барон. В дверях он вдруг остановился и обернулся. – И все-таки… Вы уверены, что не видели ее? – спросил он, прищурившись.
Клаус рассердился.
– Это уже оскорбление! – воскликнул он. – Я предложил вам – заметьте, абсолютно незнакомому человеку – из сострадания к вашему положению воспользоваться моим гостеприимством и передохнуть, если вы неважно себя чувствуете, а вы вместо благодарности обвиняете меня во лжи, сэр!
Барон примирительно развел руками.
– Дело не в этом, – сказал он. – Во мне прочно укоренилось недоверие к… иностранцам, милорд. На то были свои причины, но это уже совсем другая история, и, боюсь, у меня нет времени ее рассказывать. Я всего лишь обезумевший от горя отец. Я встревожен и, боюсь, буду и дальше поступать безрассудно, пока не верну ее. У вас есть дети, милорд?
– Насколько я знаю, нет.
– Иначе бы вы меня поняли. Рэбэкка обещана в жены порядочному, солидному джентльмену. Лучшей партии не сыскать, но она, очевидно, считает иначе и хочет это доказать, пойдя мне наперекор. Но все, что она может этим продемонстрировать, сэр, это лишь собственную глупость. Я собираюсь убедиться в том, что никто не покусился ни на ее жизнь, ни на честь, и мне все равно, скольких это может задеть.
