Книга Дело судьи Ди - Хольм ван Зайчик

Услышав свое имя, четвероногий фувэйбин оставил лапу в покое, неторопливо подошел к Кай Ли-пэну и благосклонно обнюхал его сапог.

– Да, еч Кай, это именно он.

– Какой… э-э-э… крупный человекоохранитель! – Ли-пэн отвесил и коту поклон, немного шутливый, но Судья Ди совершенно на него не обиделся; по крайней мере, на его морде не отразилось никаких чувств. – Весьма рад знакомству, много наслышан. Прошу, прошу! – Кай широко взмахнул рукавом, увлекая Бага за собой в глубину чайной. – Выпьем по чашечке, здесь заваривают изумительный “Орхидеевый снег”.

“Орхидеевый снег” был чай прославленный, дорогой, считался одним из лучших жасминовых, хотя Баг положительно не улавливал разницы в цветочных чаях. Дорогой ли, дешевый – вкусовые оттенки, по его мнению, могли понять только какие-нибудь уникальные, обладающие повышенной чувствительностью знатоки, к каковым ланчжун себя не относил. Иное дело – “Пуэр”. “Пуэр”, особенно “Золотой” – это да, это чай, это вкус, это аромат, это ощущения, это… Да что говорить, лучше один раз попробовать.

Однако же, зная давнее пристрастие Кая к жасминовому чаю, Баг ничего не сказал, а лишь благосклонно кивнул, когда они уселись в самом дальнем углу, за ширмой, на которой бессмертные кушали чай в обществе отца ордусской генетической науки Крякутного, – пожилой ученый в изображении местных ширмоделов не совсем походил на себя, но Баг определенно знал, что изображенный между хромым Ли Ге-гуаем и феей Хэ Сянь-гу<Восемь бессмертных (ба сянь) – восемь легендарных персонажей китайского пантеона, с каждым из которых связано большое количество легенд; неоднократно выступали персонажами традиционной китайской литературы: Лань Цай-хэ, Ли Те-гуай (действительно хромой и оттого ходящий с палочкой), Люй Дун-бинь, Хань Сян-цзы, Хэ Сянь-гу, Цао Го-цзю, Чжан Го, Чжунли Цюань. Из них, кажется, никто не был замечен в пристрастии к чаю, но все больше – к вину. > кряжистый преждерожденный в бороде – именно Крякутной, ибо уже не первый раз сталкивался с этим распространенным в Ханбалыке живописным сюжетом. В какой-то харчевне ланчжун однажды видел Крякутного, беседующего с прославленным полководцем древности Чжугэ Ляном: великие люди были рельефно высечены в граните стены, а между ними ваятель несколькими выразительными штрихами обозначил походный столик с расстеленными на нем свитками; так что с тех пор Баг подобным вещам перестал удивляться. Ибо таков удел мудрых – быть воспетыми в народных сказаниях и изображенными на ширмах и фресках.

А то, не ровен час, и фильму снимут… да, того и гляди, многосерийную… Вроде как “Приоткрытая книга” или “Укрощение строптивого огня”…

И что в том дурного? Ровным счетом ничего, кроме доброго!

Заметив кивок Бага, выскочивший из-за ширмы прислужник картинно, с высоты в десять, наверное, цуней наполнил его чашку кипятком, не пролив при том ни капли, закрыл крышкой и бесшумно удалился.

– Ну как тебе гостиница, драг еч? – Кай взял свою чашку, сдвинул крышку и поднес ко рту. – Ты ведь первый раз в “Шоуду”? Хорошо спал? Ах, прекрасный чай!..

– Да. Все хорошо. Только… – Перед внутренним взором Бага на какое-то мгновение вновь появилась бледная ночная гостья; сказать? не сказать?

– Что “только”? Что-нибудь не так? – Ли-пэн обеспокоенно отставил чашку. – Ты говори, говори, драг еч. Это же моя работа.

Да три Яньло, в конце концов! Мало ли, что привидится… Да и Кай взволнуется, а сейчас у него и другой мороки полно, в преддверии праздника-то. И как сказать? Мол, было мне видение, а может, и не видение, но только заходила какая-то преждерожденная сквозь закрытую дверь, а потом взяла и растаяла как туман?

– Только спал я плохо, – успокаивающе улыбнулся Баг. – Это, наверное, от усталости. Все же путь к вам неблизкий. – Он положил руку на загривок сидевшему на соседнем табурете коту; стал поглаживать. Судья Ди тихонько замурлыкал. – Вертелся всю ночь, еле заснул. Знаешь, еч, как это бывает?

– Ну… да. – Вот в этом был весь Кай Ли-пэн. Если бы Багу пришлось составлять его членосборный портрет, то помимо чисто внешних черт ханбалыкского приятеля он обязательно бы указал вот это “ну… да” – с небольшой, хорошо акцентированной паузой между словами и короткой, искренней и оттого обезоруживающей улыбкой. – Я сам плохо сплю в последние две седмицы, – продолжал между тем Кай, – работы просто море. Кажется, вся Поднебесная к нам съехалась. И гокэ прибыло – тьма. Сегодня с утра, вот, ютаи<Ютаями и Китае спокон веку называли евреев. Ютай, или, полностью, ютайжэнь, – это, несомненно, в первую очередь транскрипционное обозначение. Однако оно может одновременно читаться и по смыслу. Первый иероглиф значит “все еще”, “несмотря ни на что”, “вопреки”, “по-прежнему”. Второй употребляется в китайском языке крайне часто и входит, например, составной частью в такие известные слова, как “тайфэн” (в японском чтении “тайфун”) – “великий ветер”. Третий же иероглиф – это “человек”, “люди”. Таким образом, в целом “ютайжэнь” значит: “как ни крути – великий народ” или, если выразиться несколько по-ютайски, – “таки великий народ”. > приехали, я только что от них. Да ты сам увидишь на приеме.

– Да-да, ты весь в делах, как и обычно, – усмехнулся Баг, прихлебывая чай: надо же, вкусно!

– Ну… да. Какие у нас планы?

– Я не хотел бы затруднять тебя, драг еч… Перестань, перестань! Ты – мой гость. Значит, так: мы пообедаем, только не здесь, не в самом центре. И если ты не против, немного позднее, чем принято, а то ведь в обеденный час тут не протолкнуться, ну да ты знаешь. – Да, Баг хорошо знал этот обычай ханбалыкцев: время принятия пищи, чи, так сказать, фань три раза в день, для них было почти священно. Каждое учреждение, служба или ведомство, не говоря уж о вольных предпринимателях и людях свободных занятий, свято соблюдали два часа, традиционно отводимые для дневной трапезы – с полудня до двух; в это время все харчевни и закусочные были переполнены, ибо ханбалыкцы щедро вознаграждали себя за смирение, проявленное при вкушении завтрака, и найти свободное место почиталось за удачу. – Потом – на воздухолетный вокзал, встретим твоего напарника. Но сначала я должен тебе показать кое-что интересное. Ты, наверное, и не слышал даже.

– Да, в Ханбалыке перемены поразительные. Так много нового…

– Ну… да. Помнишь усадьбу. Ли? Ну тут недалеко, на Дашаларе? О! Там теперь появилось удивительное место. Нет-нет, не скажу, ты сам увидишь и все поймешь. Так что допиваем чай и – вперед.

Полог откинулся, и в чайную вошли, весело переговариваясь, несколько преждерожденных в официальном платье – по виду служащие какого-то близлежащего управления. Приближался обеденный час, и в чайной “Жасмина аромат” становилось все более оживленно.