Отилава — драконье дерево — пользовалось у хираолов недоброй славой. Сок его скверно пах и не годился ни на что, кроме пропитки палочек для разжигания священного огня. Старухи, правда, мазали им стены родовых домов, уверяя, что драконья кровь отгоняет насекомых и уберегает от дурных снов, однако мало кто верил им. Зато никто не сомневался, что у выпившего сок отилавы кожа покрывается чешуей, а между пальцами вырастают перепонки, в связи с чем мекамбо опасались даже прикасаться к нему голыми руками.
Колдун, впрочем, мог позволить себе то, что заказано простым смертным, и Тилорн, разумеется, знал, что делает. Ни чешуя, ни перепонки тела его не обезобразили, хотя кожа на глазах завороженных зрителей окрасилась в коричневый с фиолетовым оттенком цвет, еще более темный, чем у Ваниваки. Сначала чужак потер драконьей кровью руки, потом грудь и плечи и, наконец, морщась и шипя, шепча под нос то ли заклинания, то ли проклятия на неизвестном никому языке, принялся покрывать соком лицо. Операция близилась к завершению, когда слева по борту раздался изумленный женский возглас.
Ваниваки стремительно обернулся — стоявшая на берегу украшенного единственной пальмой островка женщина, взволнованно жестикулируя, призывала молодого мужчину, выгружавшего из каноэ всевозможную снедь, потребную, чтобы весело провести время в уединении. Юноша потянулся за копьем и тут же отдернул руку. Даже если бы он решился убить этих двоих, чего Тилорн ни за что бы не позволил сделать, пользы бы это им не принесло: не вернувшаяся в канун праздника лодка — событие, способное встревожить негонеро не меньше, чем появление чужаков на Тин-Тонгре.
С удивившим его самого равнодушием Ваниваки, бросив весла, смотрел, как мужчина, оставив корзины, побежал к жене и, даже не подумав вооружиться (впрочем, в лодке у него скорее всего не было ни острога, ни копья), во все глаза вытаращился на незваных гостей. Черные блестящие волосы женщины были распущены и доходили до середины бедер, в руке она все еще сжимала черепаховый гребень. Появление незнакомцев застигло ее, когда она прихорашивалась для возлюбленного: губы и соски подкрашены алым, кожа натерта ароматным маслом и влажно поблескивает, за ухо заложен белый цветок кинияви — призыв к любви, ручные и ножные браслеты начищены, а на шее и бедрах — ниточки бус из мелких розовых ракушек, помогающих зачатию. По виду мужчины было ясно, что он тоже не рассчитывал встретить здесь кого бы то ни было. Наряд его составляли тяжелое ожерелье из бордовых кораллов, свидетельствовавшее, что он умелый и удачливый ныряльщик, и короткая юбочка из листьев мятитави, делавшая, как известно, носящего ее неутомимым в любви…
Неожиданно Ваниваки сообразил, что молодожены стоят совершенно неподвижно и больше напоминают деревянных истуканов, чем живых существ. Ни звука, ни жеста — негонеро замерли, глядя прямо перед собой невидящими глазами, и юноша понял, что объяснение этому могло быть только одно: Тилорн сумел заколдовать их. Но надолго ли хватит действия его чар и что будет, когда оно прекратится?
— Расколдуй их, все равно они расскажут о нас на Тин-Тонгре. А если не вернутся вовремя, начнется такой переполох, что нам там и вовсе будет нечего делать, — обратился Ваниваки к Тилорну.
— Мы можем плыть дальше. Они скоро очнутся, но вспомнить, что видели нас, будут не в состоянии, — сумрачно отозвался колдун, недовольный почему-то делом своих рук.
— Здорово! Тофра-оук не годится тебе даже в ученики! — восхищенно провозгласил юноша, — Ты великий колдун, не зря у тебя растут волосы на лице! Говорят, Тофра-оук тоже кое-что умел в молодости, но сила ушла от него вместе с последними волосами.
На лице Тилорна, наполовину окрашенном соком отилавы, мелькнула слабая улыбка, и он машинально потер тщательно выскобленный бронзовым ножом подбородок.
— Если сила колдовства зависит, по-твоему, от обилия волос, то ты еще больший чародей, чем я. Берись-ка за весла, не век же нам тут прохлаждаться.
Послушно сделав несколько гребков, юноша, украдкой наблюдавший за тем, как тщательно колдун втирает в кожу драконью кровь, не выдержал:
— Если ты в состоянии заставить человека окаменеть и забыть увиденное, тебе незачем красить тело, и мы можем не скрываться среди островов. Я и не подозревал, что ты способен на такое…
— Увы! — прервал его излияния Тилорн. — То, что я сделал сейчас, получается далеко не всегда и не со всеми. К тому же двух, вероятно, даже трех человек я смогу заморочить, но никак не больше. И то, если ничего подобного они не ожидают. Иначе северянам не удалось бы затащить меня в свою ладью.
— А вот как… — Ваниваки замолчал, обдумывая услышанное и глядя, как прилив медленно затопляет основания проплывающих мимо островов.
— Значит, если мы столкнемся с двумя другими лодками, ты не сумеешь их заворожить? — поинтересовалась молчавшая до сих пор Маути.
— Нет. И потому лучше с ними не встречаться.
— Нам придется рискнуть. Если мы возьмем еще западнее и попытаемся плыть по внешнему краю островного кольца, то будем двигаться навстречу северному течению и не доберемся до Тин-Тонгра и к рассвету.
— Тогда правильнее всего спрятать Тилорна на дно каноэ, а самим притвориться молодоженами, — сказала Маути, критически осматривая колдуна.
— Двое влюбленных вряд ли вызовут подозрения, — подтвердил Ваниваки. — А в тебе, даже крашеном, за сто шагов можно узнать чужака.
— Н-да? — Тилорн попытался осмотреть себя и выглядел при этом так потешно, что Маути тихонько захихикала.
Отличить чужака от мекамбо не смог бы только слепой. Для островитян были характерны мягкие очертания правильного овала лица, большие выразительные глаза, широко расставленные и имеющие несколько удлиненную, миндалевидную форму. Слегка приплюснутые носы и толстые, но красиво очерченные губы делали их лица столь же непохожими на лицо Тилорна, сколь непохоже теплое Путамао, ласкающее берега Путаюма с юга, на Такакови, холодные струи которого омывают архипелаг с севера. В довершение всего мужчины мекамбо отращивали свои мягкие вьющиеся волосы до плеч, стягивая их сзади ремешком во время работы, и, естественно, они, являясь гордостью островитян, ничуть не походили на шевелюру чужеземного колдуна, которая, будучи смазана соком драконьего дерева, приобрела поразительное сходство с вымоченной в дегте паклей.
— Делать нечего, раз вы оба считаете, что лучше мне при встрече с негонеро отлеживаться на дне каноэ, я готов. А пока занимай свое место, — обратился колдун к Маути, — и смотри в оба, чтобы я успел юркнуть под циновку, прежде чем меня обнаружат здешние любители пикников.
Несмотря на то, что девушка изо всех сил всматривалась в лабиринт островов, сильно уменьшившихся в размерах из-за прилива, о близости негонеро ее предупредили не глаза, а уши. Услышав дразнящий женский смех и шутливо-угрожающие крики мужчин, она не успела еще открыть рот, как Тилорн уже соскользнул со скамьи на дно каноэ, втиснулся между корзинами и натянул на себя прикрывавшую их циновку.
Маути, ловко вытащив весла из ременных петель, проворно перебралась на корму, а Ваниваки, бросив взгляд за спину, стал выгребать ко внешнему краю островного кольца. Он все еще рассчитывал проскочить незамеченным мимо резвящихся негонеро, однако надеждам его не суждено было сбыться.
