— Они выставили собственных часовых, — произнесла Аня, которая сидела, облокотившись на дверцу с опушенным стеклом. — Смотри-ка. Как ты думаешь, это для того, чтобы не впускать людей или чтобы не выпускать?
Берни объезжала периметр больше для того, чтобы показать гораснийцам, что КОГ свое дело делает; она не ожидает от них проблем. Ограждение, сооруженное самими беженцами, не просившими помощи, представляло собой комбинацию витков колючей проволоки и участков сетки. В мире, столкнувшемся с ужасными лишениями и отсутствием самого необходимого, сетка и колючая проволока были необычными предметами багажа.
Хотя, с другой стороны, сейчас заборы стали важнейшими реалиями. Они служили для того, чтобы не впускать посторонних или не выпускать тех, кто сидел внутри.
С той стороны ограждения бродили двое гораснийцев с винтовками, передавая друг другу бутылку. Берни небрежно помахала им и поехала дальше. Все люди привыкли к патрулированию во времена червей, а от подобных привычек не избавляются за один день — не важно, шныряют поблизости банды бродяг или нет.
— Возможно, это против нас, мэм, — произнесла она. — Может, они думают, что это мы потопили их фрегат.
— Странное происшествие. Ненавижу загадки.
— Так это мы или нет?
— Что, потопили его? Нет, что ты, Майклсон дорожит каждой посудиной. — Аня хмыкнула, как будто в голову ей пришла новая мысль. — Но Прескотт все равно не рассказал бы мне.
— Вы же не думаете, что он по-прежнему помешан на секретах, а?
— А ты считаешь, что люди меняются? Я имею в виду гораснийцев.
«Или Прескотта. Или Маркуса».
— Нет. Мы же не изменились, верно?
— Твоя правда.
Берни не слишком волновали гораснийцы. Если бы это были инди из Пеллеса или Остри, это было бы другое дело. Там была ее война, там убивали ее товарищей, и воспоминания о ней распаляли в ней ненависть. Но сейчас ее гораздо больше заботили бродяги. Каким-то образом этим гадам удалось скрыться — они словно растаяли в воздухе.
«Мы уже забыли, как воевать с людьми. Превращаемся в слабаков. Практики маловато».
Чей-то влажный нос ткнулся в ее ухо, и лицо ей испачкала собачья слюна. Мак, сидевший на заднем сиденье, тоже хотел взглянуть, что происходит. Он толкнул Берни мордой и высунул язык. Аня слегка отодвинулась.
— Он не укусит, мэм. — Берни нажала на газ, стараясь вытащить «Тяжеловоз» из неглубокой канавы и выехать на асфальт. — Если вы, конечно, его сами об этом не попросите. Мак, не хочешь отведать замечательного сочного бандита? Ищи!
Мак отрывисто пролаял. Вообще он мало лаял, и в тесной кабине этот звук показался Ане таким громким, что она вздрогнула. Берни могла бы перевести его высказывание: «Какого черта?» Он сидит в тесной железной коробке, ничего не видит и не чует, а ему приказывают «искать». Ей даже показалось, что на его морде появилось выражение презрения. Он считал, что люди напрасно тратят его драгоценное время.
Аня осторожно погладила Мака по голове. Пес зевнул, продемонстрировав внушительный набор зубов.
— Просто мне кажется, что это слишком уж напоминает охоту на людей.
— Охоту на вредных животных, — поправила ее Берни. — Кому-то надо же этим заниматься.
«Странно, как иногда люди бывают склонны к щепетильности в самый неподходящий момент», — подумала Берни. Для офицера, всю жизнь прослужившего в тылу, Аня довольно легко освоилась с солдатской жизнью, но использование собак для выслеживания людей казалось ей слишком жестоким. А изрешетить двадцать человек из крупнокалиберного пулемета «Броненосца», видимо, жестоким не казалось. Аня сделала это не моргнув глазом. Многие черты характера она унаследовала от матери.
— Я тебя не критикую, — наконец произнесла Аня. — Но им предложили амнистию, как и их семьям.
— Очередная блестящая идея Прескотта. С каждым убитым нами бродягой среди нас появляется еще одна женщина, жаждущая отомстить за смерть мужа. Этим людям нельзя доверять.
— Значит, на самом деле это не совсем амнистия, да?
— Нет, мэм. Это политика. Хотя непохоже, чтобы он нуждался в их голосах.
— А что бы ты сделала на его месте?
Берни постаралась сосредоточить внимание на дороге. Эти гады-бродяги уже успели наставить мин-ловушек на стройке около резервуара, и жители постоянно находятся под угрозой налета. Одно из двух: либо у них огромные запасы оружия и боеприпасов, либо их каким-то образом снабжают. В любом случае патроны у них должны кончиться не скоро, подумала Берни.
— Мэм, — заговорила Берни, — вы спрашиваете меня, что я хочу сделать, или что, по моему мнению, я обязана делать, или что нам положено делать по правилам?
— Я просто спрашиваю у своего друга, который был также другом моей матери, что, по ее мнению, является правильным?
Берни никогда не думала о себе как о друге Елены Штрауд. Майор Штрауд была ее командиром. Между ними существовало взаимное уважение, взаимная преданность, но дружба может возникнуть только между равными.
— Правильного ответа не существует, — сказала Берни.
— Но ты все-таки ответь.
Солдаты обсуждали подобные вещи в разговорах о червях не моргнув глазом. На самом деле и обсуждать-то было нечего: всех червей следовало перебить. Это была жизненная необходимость. Перемирие с ними было невозможно, переговоры — тоже. В войне с бандами договор о прекращении огня, скорее всего, тоже исключался. Жесткое решение было неизбежно, хотя озвучить его все равно было нелегко.
— Вы действительно хотите положить этому конец? — спросила Берни. — Тогда нужно уничтожить их всех. Чтобы не осталось ни одного недовольного. Если выживут хотя бы три человека, они захотят отомстить и все начнется по новой. — Она понимала, что это звучит ужасно, но верила: именно так оно и есть. — Пройдет сто-двести лет, и снова образуются две враждующие группировки. Это наш национальный вид спорта.
— Но ты… ты сама готова пойти на это?
Берни не знала. Она была уверена, что способна убить человека в пылу битвы, в случае нападения, обстрела. Ей приходилось совершать и гораздо худшее. Однако политика, творимая на трезвую голову, — это дело другое. Хотя Берни и сама не понимала почему. А может, Аня просто хочет ее проверить — готова ли она снова выхватить нож и сводить личные счеты по-своему?
— Скорее всего, мне понадобится какой-то повод, — выговорила Берни. Окружающий пейзаж изменился: вместо строек по сторонам дороги тянулись недавно вспаханные поля, ожидавшие сева, и борозды были проведены настолько ровно, что казалось, будто дорога вдет среди коричневого вельвета. — Или причина. Но я готова.
Аня — казалось, ответ Берни ее не удивил, — произнесла:
— Прескотт говорит, что прагматичный политик обязан принять за факт, что хороший результат часто достигается плохими методами.
