— Что за черт! — Громкий, возмущенный голос прервал его размышления.
Лукас поднял голову и улыбнулся.
— Можете без стеснения называть меня Люцифером. Не будем зацикливаться на формальностях, уж если мы оказались в такой приватной — некоторые назвали бы ее интимной — ситуации.
На даме все еще был надет омерзительного вида головной убор, в котором она, вероятно, выходила из дома. А необъятная вуаль из черного газа делала ее похожей на приближающуюся грозовую тучу.
— Вон отсюда! — Гнев клокотал в ней, лишь усиливая это впечатление. — Немедленно!
Странно, но в какой-то момент ему показалось, что они знакомы. Он сбросил с себя наваждение и поддержал беседу:
— Только после того как вы проявите вежливость и выслушаете меня.
— Как вы смеете обвинять меня в дурных манерах! Вы вообще не имеете права учить вежливости.
Лукас постучал пальцем по эротической гравюре.
— Вы тоже.
Она выпрямилась, вскинула голову и неожиданно оказалась выше ростом. По какой-то странной причине ему почудилось, что за черной вуалью шея у нее должна быть изящной и нежной, буквально лебединой.
— Вон отсюда! — повторила она. — Предупреждаю, я не потерплю вторжения в мой дом.
Лукас, закинув ногу на ногу, покачал носком.
— И что вы сделаете? Возьмете пистолет и пристрелите меня? Я слышал, что вы предпочитаете яд в качестве оружия.
— Если бы дать вам право выбора, могу легко себе представить, что вы взялись бы за клинок. Вы ведь считаете себя отменным фехтовальщиком.
Лукас рассмеялся.
— Туше, леди Шеффилд. — Приложив руку к груди, он состроил жалобную гримасу. — Мне кажется, я по собственной вине попал в ловушку.
Из-под вуали остро блеснули глаза. Он словно почувствовал, как в его тело впились тысячи стальных стрел.
— В моем доме, в отличие от других, вас никто не станет завлекать в ловушку, — отрезала она.
Надо отдать должное, у вдовы был острый язычок. И обращалась она с ним с завидной сноровкой. Лукас поднялся и разгладил складки на брюках. Его ничуть не раздражала, наоборот, интриговала возможность сойтись в словесном поединке с достойной противницей. Молодые скромницы ему давно наскучили.
— Тут довольно жарко, — протянул он. — Если мы станем продолжать нашу словесную дуэль, вам лучше освободиться от плаща и снять шляпку. Так будет более комфортно. Не хотелось бы повторяться, но я никуда не уйду, пока не скажу то, что должен.
— Вы ведь не из тех, кто привык получать отказ?
— Не из тех.
Последовала пауза и движение грозового облака траурной материи. Она подошла к рабочему столу, отмерила столовую ложку какого-то белого порошка и высыпала в варево.
— Ну же, — подбодрил он ее. — Будет весьма великодушно, если вы позволите мне увидеть лицо моего противника. — Многозначительно поигрывая верхней пуговицей сюртука, Лукас добавил: — Это, так сказать, обнажает конфликт до самой сути, когда можно посмотреть друг на друга, глаза в глаза.
Она отпрянула.
— У меня нет никакого желания играть в ваши игры.
— Вы в этом уверены?
— У-уверена.
— Как джентльмен, я не могу заставить вас слушать меня, — кротко заговорил он. — Но я в отчаянии. А отчаянные люди иногда бывают неадекватны.
Лукас заметил, как у нее перехватило дыхание.
— Не могу себе представить, какое отношение я имею к вашим проблемам. — Она помешала кипящую жидкость. — Мы даже вращаемся в разных кругах.
— А теперь наши пути скрестились. — Он обошел груду медных бидонов. — Неужели вам нисколечко не любопытно, почему вдруг?
— Мне очень многое интересно, лорд Хэдли. А вот вы не вызываете у меня даже любопытства.
Лукас признавал, что в известной степени заслуживает пренебрежительного отношения, однако почувствовал себя уязвленным. Поэтому не мог позволить вдове оставить за собой последнее слово.
— Прежде чем выносить приговор, может, выслушаете меня?
— А зачем?
— Затем, что я тогда сразу освобожу вас от моего присутствия.
Вдова поколебалась, но потом вдруг развязала ленты на шляпке и бросила ее на стопку книг.
— Договорились. — Кьяра повернулась к нему лицом.
От удивления Лукас на момент лишился дара речи. Не такой он представлял себе вдову. Только вот насчет губ он оказался прав. Они действительно оказались тонкими, да и то лишь потому, что в данный момент она их поджала.
Он смотрел на вдову и не знал, что делать. Пульс зачастил, сердце громко стучало в груди. Перед ним была настоящая красавица.
Он таращился на нее немного дольше, чем позволяли приличия, но потом восстановил дыхание и заглянул ей в глаза.
От неудовольствия ее глаза цвета морской волны стали темно-серыми, как штормовое небо. Во взгляде чувствовалась напряженность. Недоверие. И страх.
Судя по всему, леди Шеффилд с подозрительностью относилась к мужчинам. С чего бы это?
Он не успел додумать эту мысль до конца, как она заторопила его:
— Я жду, сэр. И не собираюсь ждать целый день. Это, может, вам нечем заняться, а у меня полно дел.
Выражение досады подчеркивали высоко поднятые брови. Как и выбившиеся из-под шпилек волнистые пряди, они были золотистыми, с красноватой рыжиной. Резким движением Кьяра сбросила плащ.
Стараясь не пялиться на ее гибкое тело, Лукас переключился на свою папку. «Стряхни наваждение», — выругал он себя. Он уже достаточно насмотрелся на обнаженные — и гибкие — женские тела, чтобы пускать слюнки при виде вдовы, одетой, кстати говоря, как монашка.
— Прежде чем я вам все объясню, взгляните на это. — Лукас протянул ей папку.
Кьяра стала развязывать папку.
— Это шутка, лорд Хэдли? Какие-то пьяницы решили устроить пари в клубе «Уайтс»? Дайте-ка подумать, на каких условиях. О, знаю: пятьсот фунтов на то, что Хэдли не удастся пробраться в логово Черной вдовы. Я права? — Кьяра снова дернула веревку. — Возможно, вам нравится привлекать к себе внимание, как и то, что все считают вас образцом дурного поведения. Но я терпеть не могу быть объектом сплетен.
Лукас слегка прищурился. Облака за окном то набегали, заслоняя солнце, то уходили прочь. В меняющемся освещении Кьяра не могла с уверенностью оценить его реакцию. Он, разумеется, разозлился в ответ на ее слова, не почувствовав раскаяния.
Скорость, с которой последовал его ответ, удивила Кьяру.
— Вы сказали, что мои подвиги ни для кого не секрет. Поэтому я не собираюсь в очередной раз это доказывать.
— Тогда скажите наконец, что вам от меня нужно? Во мне нет ничего такого, что могло бы вас привлечь. — Кьяра знала, что это правда. Покойный муж не раз говорил ей, что она слишком худая, чтобы вызвать желание в мужчине. И волосы у нее не золотистые, а слегка подпорченные ирландской рыжиной. Шеффилд говорил, что этим недостатком ее наградила мать-ирландка.
