Он шагал вперед. Я со щитом, сумкой и бурдюком — за ним следом, позади, слева, футах в восьми-девяти. Наверно, мне следовало бы оскорбиться. Вот странно — бегу за ним по пятам, как собачонка. Что же такое случилось со мной? Проснулась в ошейнике, на цепи, в чужом мире. К скале, к которой меня приковали, пришли двое. У них оказался ключ от ошейника. Ясно — они пришли забрать меня оттуда. Но кто оставил меня там? И чего они от меня хотели? Спрашивали о чем-то, били. Все время повторяли слово «бина». «Вар бина!» — требовали они. А я, конечно, ничего не понимала. Потом, обозлившись, они решили перерезать мне горло. Спасло меня случайное появление вооруженного незнакомца, столь искусного в бою. Судя по реакции тех двоих, он явился совершенно неожиданно и некстати. По его поведению я поняла, что с этими двумя он незнаком, но с любым, одетым и вооруженным, как и он сам, сумеет совладать. Надо полагать, я была частью какого-то плана — в чем он состоял, не знаю, а случайное появление незнакомца этот план разрушило. Но что означает слово «бина»? Наверно, что-то такое, что, как предполагалось, должно было быть у меня или со мной, но чего на самом деле не оказалось. Так что, возможно, весь план разрушился еще до того, как у скалы появился незнакомец. Не знаю. Ничего не понятно. А может, план и не нарушался? Может, и сейчас я несу с собой какую-то тайну, тем двоим неведомую? Может, они не знали, кайс со мной обращаться? Может, полученные ими сведения были неполны или неверны? Скорее всего, мне предназначалось стать орудием в каком-то непонятном мне деле. Что я такое в этом мире? Зачем меня сюда занесло (если это вообще имело какую-то цель)? Ни объяснить, ни понять этого я не могла. Если меня захватили и доставили сюда просто как обнаженную женщину, то какой смысл бросать меня в чистом поле? И зачем допрашивать с таким пристрастием? А если причина была вполне очевидна, скажем, моя красота, то почему же мужчины собирались убить меня? Ведь ясно было — я на все готова, лишь бы ублажить их. Нет, будь причиной моя привлекательность, они вели бы себя совсем не так. Я содрогнулась, вспомнив приставленный к горлу клинок. А потом появился незнакомец и провозгласил: — Кейджера канджелн!
С меня сняли ошейник и цепь, связали, очертили на земле круг и бросили в его середину. А потом, стоя на коленях, я следила за схваткой.
И вот теперь, нагая, связанная, я тащусь за победителем, неся на себе его щит.
Такой сильный, надменный, ловкий, могучий! Какие широкие плечи! Как просто, как дерзко, одолев соперников, осматривал он мое тело!
А теперь я несу его щит. Иду позади него, слева. Наверно, мне следовало бы оскорбиться. Бегу за ним по пятам, как собачонка. Разве можно себе представить, чтобы на Земле женщина вот так униженно плелась за сильным, могучим мужчиной? А здесь в этом, видимо, вообще ничего странного не находят. Здешние мужчины так сильны, что поставить женщину на колени им ничего не стоит. Это действовало возбуждающе. Как ни странно, быть женщиной, оказывается, удивительно приятно. Никогда в жизни не встречала я таких мужчин — таких, как первые двое и этот, за которым я теперь иду, еще более могучий, так, походя, подчиняющий женщину своей воле. Нет, подобных мужчин мне знать не доводилось. И не подозревала, что такие бывают! Никогда не чувствовала я себя такой женственной, такой возбужденной, такой живой и настоящей, как рядом с ними! Впервые в жизни мне нравилось быть женщиной.
Ну что за дикие мысли! Я ведь знаю, меня учили: мужчины и женщины равны. Биология, законы природы, все, что оттачивалось на тысячах и тысячах поколений, все, что выработано эволюцией, временем, весь ход становления животного мира, совершенствования способов размножения — все это ничего не значит. На все это просто не надо обращать внимания. Забыть — и точка. На развитии общества это не отражается.
Над горизонтом сияли три луны.
Чему верить? Как быть? Но впереди меня в дивном сиянии лун по высокой траве шагал мужчина — и, неся его щит, я шла за ним по пятам, как животное, — его пленница, связанная, нагая, — и вопреки всему упивалась чувством свободы, раскрепощенности. Хотелось броситься к нему, припасть к его плечу.
Мы шли несколько часов.
Случалось, я падала. Он не останавливался. Пошатываясь под тяжестью ноши, я вставала на ноги и бросалась его догонять. Но настал миг, когда дальше идти я не смогла. Такие прогулки мне не по силам. Я всего лишь земная женщина. Я упала. Ноги ослабли, в груди защемило. Не в силах пошевелиться, я лежала в траве. Щитом придавило плечо. Вдруг я почувствовала на себе его взгляд. Он стоял рядом. Подняв на него глаза, я попыталась улыбнуться.
— Не могу больше, — прошептала я. Он же видит, как я измучена, совсем обессилела. Пальцем шевельнуть не могу. Он отстегнул ремень. Я с трудом1 поднялась на ноги. Он отвернулся. Я пошла за ним.
К утру мы перешли вброд не один ручей. В ледяной воде коченели ноги. По берегам ручьев рос кустарник, кое-где — деревья. Деревья, часто с плоскими вершинами, время от времени попадались теперь и среди поросшей травой равнины. До рассвета оставалось, пожалуй, около часа, когда он остановился под купой деревьев у ручейка. Снял с моей шеи сумку и бурдюк, со спины — щит. Я рухнула на траву среди деревьев. Чуть шевельнула запястьями и потеряла сознание. Раз или два, хорошенько тряхнув, он будил меня. Запихивал мне в рот мелко нарезанное сушеное мясо. Лежа на боку, я жевала и глотала его. Я и не представляла, что так проголодалась. Потом он приподнял меня, посадил и, поддерживая за спину, поднес ко рту бурдюк. Я жадно припала к воде. Напившись вволю, снова улеглась на бок. Легко, как пушинку, он поднял меня, отнес под дерево и привязал за правую лодыжку к стволу. Чуть живая от усталости, как была, со связанными за спиной руками, я провалилась в сон.
Разомлев от тепла, я сладко потянулась. На миг показалось, что я в своей постели.
И тут я проснулась. Я в чужом мире, вокруг лес. Тепло, сквозь ветви пробивается солнце — оно уже высоко. Руки развязаны. Я потерла запястья — кожаный шнур оставил глубокую борозду. Я огляделась. Правая лодыжка обрывком черной кожи привязана к чахлому деревцу с белесой корой. Я встала на четвереньки. На мне по-прежнему никакой одежды. Я села, привалилась к дереву спиной, подтянула колени к подбородку. В нескольких футах, скрестив ноги, сидел мужчина. Вытянув из ножен меч, он смазывал маслом его лезвие.
На меня он и не взглянул. Казалось, он полностью поглощен своим занятием. Хотя он наверняка слышал, как я проснулась, зашевелилась, но даже головы не поднял. Я разозлилась. Чтоб на меня вообще не обращали внимания, особенно мужчины, — такого со мной не случалось. Всегда они стремились угодить мне, спешили исполнить любое мое желание.
Тогда я не знала, что в этом мире мы должны угождать им, что нам положено исполнять все, что пожелают они. Я рассмотрела его повнимательнее.
Не лишен привлекательности. Интересно, удастся ли наладить с ним отношения? Конечно, он должен научиться уважать во мне женщину.
Вот лезвие смазано. Он обтер его обрывком ткани — теперь оно покрыто тончайшим равномерным слоем масла. Убрал тряпку и склянку с маслом в сумку. Вытер руки о траву и о тунику. Убрал в ножны меч.
