Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
— А ты в этом не уверен?
— Несколько поспешное решение, после одной беседы. Вам не кажется?
Пан Бербелек поглядел на сына. Абель лишь раз мигнул, но форму удержал.
— Это будет уже другая беседа, — сказал эстлос. — Сомневаешься?
— Вы хотите от нас избавиться.
Иероним раздавил остатки никотианы, после чего указал сыну на стул возле шкафа. Абель уселся, смерил отца взглядом, встал, придвинул стул на пару шагов ближе и снова уселся.
Пан Бербелек постукивал перстнем Саранчи по поручню кресла, приглядываясь к парню из под опущенных век.
— Видимо, ты прав, — буркнул он. — Наверняка, я предпочел бы именно так… Вынесешь ли ты чуточку несвежей откровенности?
— Пожалуйста.
— Из меня никудышный отец, Абель. Я вообще никудышный мужчина, человек, разрубленный на половинки и слепленный из остатков, чего там осталось. Я сейчас не плачу над собой; просто говорю, как оно есть. То, что выжило из Иеронима Бербелека после Коленицы… Ты видишь лишь развалины и золу. И еще немного гноя Чернокнижника. Так что, в этом наверняка имеется и какая-то доля эгоизма. Тем не менее, и для вашего же добра было оторваться от моей морфы, пускай и слабой, но ведь кровь делает вас податливыми — так что, лучше сбежать как можно скорее, пока глина твердая. Я так считаю. До сих пор я в этом сомневался, но когда вас увидел… — Он выполнил неспешный жест левой рукой, той самой, с перстнем, как бы обрисовывая в полутьме силуэт парня. — Тебе сколько лет?
— Шестнадцать. Почти.
— Так. А Алитее уже исполнилось четырнадцать.
— В децембрисе.
— Опасный возраст, человек в это время наиболее податлив; нужно быть чрезвычайно осторожным — под какой морфой жить, чем напитываться. Вы же не хотели бы лет через двадцать распознать в себе отпечаток, — тут он стиснул пальцы в кулак и опустил на поручень, — отпечаток моей руки.
Абель был явно смешан. Он ерзал на сидении стула, чесал себя в голове; взгляд ежесекундно убегал от отца — к статуе, книжкам, цветным пирокийным абажурам.
— Не знаю, может вы и правы. Но, — тут ему не хватило слов, и он начал снова: — но ведь это всегда действует в обе стороны: если вы настолько переменились, если столько потеряли, то чья морфа вернет и отстроит более истинного Иеронима Бербелека, как не морфа родных его детей?
Пан Бербелек был изумлен.
— Не понимаю, что это ты себе представил. Прости, но ведь это не сказка: приезжаешь, спасаешь отца, счастливое семейство, героические дети…
— Но почему же — нет? — Абель даже наклонился в сторону Иеронима. — Почему нет? Разве собаки не становятся подобными своим хозяевам, хозяева — своим собакам, муж с женой друг на друга не становятся похожи, ведь даже у женщин, проживающих под одной крышей, кровь идет в один лунный день? Уж если ребенок представляет эйдолос родителя, настолько же и родитель представляет эйдолос ребенка.
— Ты долго над этим раздумывал? — фыркнул эстлос. — Ты чего себе намутил?
Абель выпустил воздух из легких — сгорбился, уставив взгляд на носки собственных ног.
— Ничего.
Пан Бербелек тоже склонился вперед, сжав плечо сына. Парень глаз не поднял.
— Что? — повторил Иероним, намного тише, чуть ли не шепотом.
Абель покачал головой.
Пан Бербелек не настаивал. Ждал. Часы в холле медленно выбили одиннадцать. На улице пьяница наяривал неприличную частушку, после этого его цапнула городская стража — это они тоже услышали в ночной тишине. Всякое мгновение в погруженном в темноту доме что-то потрескивало и поскрипывало — дыхание старого жилища. Пан Бербелек руку не забирал.
— В Бресле, в академической библиотеке, — пробормотал Абель, — когда я изучал историю полян… В конце концов, все сводится к новейшей истории, к окружающему миру. Учитель порекомендовал мне Четвертый сон Чернокнижника Крещева. Так вот, вы есть там, в указателе.
— Ага. Ну так.
— Осада Коленицы, 1183, целая глава. Крещев называет вас «величайшим стратегосом наших времен». Конечно же, я и раньше слыхал, и от матери…
— О?
— И я подумал: из его семени зачатый, из его Формы, так что все естественно… Это благородная мечта — пойти следами собственного отца. Стратегос Абель Лятек. Вы будете смеяться.
— Мой отец, твой дед, он был канцеляристом урграфа.
— Вы будете смеяться.
— Нет. Задатки в тебе есть, ведь это же ты уговорил Марию, чтобы она выслала вас ко мне, правда? Хотя ей и не хотелось. Но, в конце концов, ты ее так слепил, что она сама себя убедила, будто с самого начала идея принадлежала ей.
Абель только пожал плечами.
Пан Бербелек отпустил руку сына, выпрямился. Что-то в нем ломалось, формировался конвекционный поток эмоций; нечто, чего он не осмеливался назвать амбицией — предсказание огромного голода удовлетворения, желания гордости. Я мог бы еще быть великим! Снова мог бы вырости под самое небо! В теле Абеля. Ибо лишь только Форма бессмертна. Мог бы! Могу!
— Не очень знаю, как ты все это представляешь, — буркнул Иероним, сохраняя безразличие на лице. — Ты же видишь, кто я сейчас. Скорее уже, это я рядом с тобой буду вести себя по-ребячески, чем ты рядом со мной возмужаешь.
— Не думаю.
— Не думаешь.
— Ты вошел в комнату, секунда, две — и мы не могли оторвать от тебя глаз. Так звезды и планеты кружат вокруг Земли.
— Иди-ка ты лучше спать, а то начинаешь говорить словно поэт. Какие у вас планы на завтра?
— Ммм, ясное дело, осмотреть город.
* * *
Княжеский город Воденбург был заложен в 439 году Александрийской Эры в качестве речного форта в устье Меузы, который должен был обеспечивать безопасность внутреннего речного плавания и брать пошлину для локального македонского наместника. Существовавшие здесь ранее рыбацкие деревни были уничтожены неоднократными набегами — сегодня от тех деревушек, равно как и от первоначального римского форта не осталось ни малейшего следа.
В первые века После Упадка Рима, во времена Войн Кратистосов, когда в Европе и Александрийской Африке только устанавливалось политическое и хилеморфное равновесие, Воденбург завоевал значение в результате бешенного морфинга бассейна Рейна. Именно там проходил фронт, зона наложения корон кратистосов. Долгие годы еще земля не годилась для поселения, равно как и Рейн для плавания судов.
Тем не менее, до седьмого века ПУР Воденбург оставался всего лишь столицей малой провинции королевства франков. Только лишь после 653 года, после изгнания кратисты Иллеи, когда давление кратистосов на керос Европы несколько ослабел, Неургии удалось выбить себе относительную независимость. Ее столица со временем завоевала имя и значение одного из главных купеческих городов Европы. В течение нескольких веков Воденбург даже был резиденцией одного из меньших кратистосов, который вполз в просвет между антосами соседствующих Сил. А уже Сила Формы Григория Мрачного позволила Воденбургу до конца затмить прирейнские граничные города и южные франконские грады.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
