— Каких-нибудь милых, воспитанных, непритязательных в быту людей с хорошим чувством юмора и университетским образованием? У меня есть такие знакомые, немного, но есть. Вот только никто из них не ищет себе соседку.
— Ну чего ты кипятишься?..
— Я ничего. Но мне кажется, что тебя одолевает соблазн полностью переложить на мои плечи ответственность за твою жизнь.
Эмили вздохнула.
— Ты прав, Скотт. Совершенно прав. Прости. Я допустила слабость.
— Человек слаб. Но ты — сильная. Так что выше нос. Записную книжку в руки — и вперед, обзванивать всех по очереди. Кстати, насколько я знаю, в газетах иногда тоже печатают подобные объявления.
— Спасибо, Скотт. За психотерапию, очередной урок, поддержку… в общем, за то, что ты — это ты.
— Ты знаешь, что я падок на лесть, и бессовестно этим пользуешься.
— Не надо подозревать меня в плохом.
— Ладно, это я так. Ворчу. И ухожу. Все. — Скотт обернул шарф вокруг шеи. — Обожаю осень. Обожаю промозглую слякоть…
— Нет, я поэт.
— Все. Ушел. — Скот чмокнул воздух в направлении Эмили и правда ушел.
И она снова осталась одна в пустом ателье. Хорошо, что у нее есть под рукой телефон, и на ее рабочем месте лежит один срочный заказ, и в шкафчике довольно кофе…
Еще один вечер, похожий на вчерашний, она не пережила бы.
4
Месяц назад
У Тома Лероя выдалась неудачная неделя.
Или месяц.
Или, может быть, год?
Да нет, пожалуй, целая жизнь.
Он вздохнул и отложил бумагу — какой-то договор, которую держал в руках и разглядывал, не понимая ни слова. Да. Это все объясняет. Он что-то натворил в жизни предыдущей, и его послали в эту на исправительные работы. И очень хочется, вот именно сейчас, до зуда хочется сложить руки и пойти на дно, можно даже предварительно взобраться на Бруклинский мост, перелезть через ограждение и сделать последний шаг вперед…
Нет, это просто упаднические настроения. Хорошо, что сейчас не война, а то ему пришлось бы спасаться от праведного гнева своих же сослуживцев.
Нынешние сослуживцы на него не гневались. Точнее — уже бывшие сослуживцы. Они провожали его из офиса сочувственными взглядами. Говорили, что такой талантливый парень, как он, непременно найдет работу, и очень скоро, и зарплата у него будет даже выше, чем сейчас.
Ложь. Маленькая вежливая ложь, которая никого не сможет спасти.
Может, попробовать пойти ва-банк в игре с судьбой? Начать с завтрашнего дня новую жизнь? Можно, например, в этой новой жизни не говорить ни слова лжи. Выполнять все данные обещания. Не есть мяса. Медитировать. По два часа в день молчать, погружаясь в созерцание внутреннего мира. Что еще там принято у буддистов?!
— Том, ты скоро? — поинтересовалась Кэтлин, нависшая над перегородкой его соты как маленькая, крайней неприятной формы скала. Угрозы никакой, но смотреть не хочется.
Кэтлин — единственный честный человек во всем этом театре жизни. Она даже не пытается сделать вид, что сочувствует ему, переживает из-за того, что его грубо уволили… Нет, она искренне интересуется, скоро ли он освободит рабочее место.
А из-за чего, спрашивается, она его невзлюбила? Он никогда не переходил ей дорогу. Сферы их деятельности вообще не пересекались: она была преданным референтом босса, а Том — всего лишь одним из тридцати сотрудников отдела страхования физических лиц. Ее даже нельзя было заподозрить в какой-то изощренной женской мести за невнимание — она годилась ему если не в матери, то уж в тетки точно. Хотя кто их, женщин, знает?..
— Да, — намеренно односложно ответил Том.
— Давай скорее, — невпопад сказала Кэтлин.
— Разогналась, — сказал Том, обращаясь к настенному календарю, прикрепленному к перегородке напротив его лица.
Да. Он иногда хмелеет от наглости. В основном — в минуты потрясений. Полезное свойство. По крайней мере, ему не будет обидно, что он до конца терпел начальственное хамство. Она ему ведь даже не начальник…
— Что ты сказал?! — У Кэтлин вытянулось лицо, и она тут же стала похожа на… на альбатроса с разинутым клювом. Щеки пошли красными пятнами, которые теряли полтона яркости под слоем макияжа.
— Что слышала, — сказал Том с интонацией человека, который кого-то хочет успокоить.
— Ну и хам же ты… оказывается. — Кэтлин зло сверкнула глазками.
Том скомкал бумагу и по дуге отправил ее в мусорную корзину.
— Жаль, что ты не узнала меня с этой стороны раньше.
— За твою грубость и невоспитанность тебя и уволили, — бросила ему Кэтлин тоном строгой учительницы из образцовой школы и застучала каблуками прочь.
— А вот и нет, — сказал Том, ни к кому, даже к календарю, не обращаясь.
Его уволили за то, что он понравился дочке шефа.
Юная мисс Уотерфолд не просто забежала к папочке на работу, чтобы полюбопытствовать, как у него дела, и попросить пару тысяч на карманные расходы. Она пришла в компанию с идеально прямой спиной, гордо поднятой головой и оценивающим прищуром в глазах — для прохождения стажировки. Том понял впоследствии, что это была не ее идея, потому что страховой бизнес явно не был смыслом ее жизни и средоточием интересов. Возможно, она оказалась только жертвой обстоятельств, притесняемым чадом в доме отца-тирана, который заставил ее пойти учиться именно по этому профилю, проходить стажировку у себя под носом и явно вынашивал планы на старости лет передать в ее прелестные ухоженные ручки дела компании.
Ручки были хороши и, несмотря на шелковистость кожи, тонкость пальцев и безукоризненную форму ногтей, могли бы удержать дела железной хваткой — если бы блестящий глаз не косил все время в сторону симпатичных мужских задниц.
Так уж получилось, что из всех сотрудников отдела именно у Тома эта часть тела была самой симпатичной.
И гордая, но настойчивая Эмма Уотерфолд стала заметно больше думать о том, как бы поэффектнее одеться «на работу», как лишний раз пройтись мимо Тома — и какую бы пакость ему устроить, чтобы задеть нежное мужское самолюбие.
По несколько раз в час Том ловил на себе взгляд ее глаз неопределенного — из-за того что она красила веки то лиловым, то зеленым, то золотистым — цвета.
И при других обстоятельствах он с радостью закрутил бы интрижку с ухоженной блондиночкой — но не на рабочем же месте, под носом у шефа, с его любимой дочкой!
Да, он читал в детстве сказки про то, как простой парень влюбляется в королевскую дочку и, пройдя ряд испытаний, добивается ее руки.
