Выходило, что она оскорбляла его понапрасну, хмуро думала Одри. Особенно, когда попрекала его собственной квартирой, чем успешно занималась все эти дни.
Она честно признавалась себе, что приходит в бешенство, когда на Витторио смотрят другие женщины. А он даже ничего не замечает! Одри мучило как чувство вины, так и необоримое влечение. Ее пугали приступы неистового желания, она не представляла, что способна на подобное.
Ее гнали из Рима не только мысли о несчастных животных, но и Витторио. Одри знала, что новые встречи с ним неизбежны, и боялась рано или поздно выдать свои подлинные чувства. Едва она получила его письмо, как сорвалась с места, словно девчонка без царя в голове. Словно последняя дура.
Покосившись на часы и обрадовавшись возможности прервать неприятный разговор с матерью, она залпом допила кофе и побежала принимать душ и одеваться.
Одри влезла в ненавистные матери джинсы, облачилась в кремовую блузку, быстро позвонила Кэтрин, удостоверилась, что все в порядке, попросила ее попытаться подыскать хоть что-нибудь подходящее, схватила сумку, подаренный Рико путеводитель и была такова.
Не уверенная в том, что сумеет самостоятельно добраться до Ватикана, она взяла такси и безучастно уставилась в окно, мысленно продолжая диалог с Эмили.
Извинись, сказала мать. Как она будет извиняться, если при одной мысли об этом слова застревают в горле? Не так уж она и виновата… Нет, виновата. Неужели она действительно так изменилась и стала настоящим чудовищем?
Одри испустила протяжный вздох и раскрыла путеводитель. «В библиотеке Ватикана хранится множество знаменитых рукописей, в том числе первая карта Америки после ее открытия Колумбом…» Может быть, однажды в путеводитель попадет имя Витторио, увековеченное за какое-нибудь великое открытие, сделанное им. Или оно попадет в полицейский перечень знаменитых убийств, потому что рано или поздно она непременно проломит ему голову бесценным памятником античности — скорее всего, работы кельтов…
Эта мысль заставила ее вернуться к упрекам матери. Справедливым упрекам. Одри знала за собой грех: она была нетерпелива, упряма и не учитывала чувств других людей. Не по бессердечию: просто дел было очень много, а времени очень мало. Некогда было позволить себе остановиться и оглядеться, наверное, она даже не знала, как это делается. Но разве можно было признаться матери, что она вызывающе ведет себя с Витторио, потому что испытывает к нему необоримое влечение и чувствует себя виноватой? Нет, невозможно.
Резко захлопнув путеводитель, Одри уставилась в окно.
— Виа дель Корсо, — услужливо подсказал шофер.
— Что? О, grazie.
Когда такси остановилось на перекрестке, Одри случайно посмотрела на противоположную сторону дороги и с опозданием поняла, что глядит прямо на Витторио. Она выгнула шею, пытаясь понять, с кем он болтает.
Маричелли стоял на ступеньках какого-то здания, держа в руке свернутую трубочкой бумагу, и в такт собственным словам размахивал ею, как дирижерской палочкой. Рядом с ним стояла женщина — высокая, элегантная, хорошо одетая. Коллега. Или то была Флавия? Одри видела, что собеседница улыбается ему, видела его ответную ленивую улыбку. Приятную улыбку, дружескую и чарующую. Ей он так не улыбался. Но ведь и она никогда не улыбалась ему…
Тут машина тронулась, Одри резко отвернулась и снова углубилась в путеводитель. Витторио выглядел очень привлекательно. Красивый, уверенный в себе, притягательный мужчина. Тот самый Витторио, перед которым она должна была извиниться. Вежливо извиниться. Наверно, это и есть ответ: нужно быть с ним вежливой. Может, тогда он позволит ей занять землю.
Да, держи карман шире, невесело подумала она. Как только Маричелли узнает о ее делах, он тут же поймет, что вся ее вежливость шита белыми нитками.
Очнувшись у Ватикана, она расплатилась с таксистом и присоединилась к экскурсионной группе. Мысли о Витторио не отпускали. Пришлось сделать над собой усилие и сконцентрироваться на словах гида, рассказывавшего о достопримечательностях. Красоты не оставили следа в памяти Одри, но когда они добрались до Круглого зала и увидели огромные статуи древних богов, это зрелище проняло даже ее. Сколько истории… Боже, сколько истории! Древность говорила сама за себя и не нуждалась в услугах гида.
Глядя на прекрасные, поражавшие совершенством скульптуры, с необычайным искусством высеченные из мрамора античными мастерами, Одри вздохнула. С таким талантом можно было свернуть горы. А она умела только одно — заботиться о больных и раненых животных… и огорчать людей, которые ее любили.
Рико и мать были ее единственной родней. Внезапно Одри вспомнила где-то прочитанную фразу: «Любовь — единственная вещь на свете, которую нужно заслужить. Все остальное можно украсть». А она не заслужила любви, та досталась ей даром…
Одри тяжело вздохнула, не обращая внимания, что группа ушла без нее, и принялась бродить по залу, пока не дошла до скульптуры Антиноя — того самого, который напоминал ей Витторио. Он и в самом деле был похож на Маричелли и смотрел на нее тем же равнодушным взглядом. Черт побери, это было обидно, Одри вовсе не была такой эгоисткой, как он считал. Во всяком случае ей хотелось на это надеяться.
Спустя три часа, ошалев от лицезрения гобеленов, больше напоминавших картины, и невыразимо роскошных потолков, Одри почувствовала себя усталой, жалкой и несчастной. Она смошенничала, и это было ужасно. То, то она решилась на обман с горя, дела не меняло. А сваливать свою вину на Витторио было просто недостойно.
Когда она вернется домой, надо будет снова позвонить Кэтрин и убедить ее срочно подыскать другое место. Тем более, что она забыла спросить, как поживает лиса — их последнее приобретение. Ее сбила машина, и Одри сильно сомневалась, что она выживет. Наверно, с лисой даже не стали возиться — та была слишком сильно покалечена. Ведь если зверь не сможет вернуться в лес…
Выйдя на площадь святого Петра, она зажмурилась от солнечного света и посмотрела на колонны, ликующе вздымавшиеся со всех сторон. Двести сорок святых и пап, изваянных Бернини. А в центре красовался египетский обелиск. Вокруг раскинулись семь холмов Вечного Города — имперского Рима. Забудь своих животных хотя бы на минуту, сказала она себе. Найди время, чтобы остановиться и посмотреть вокруг.
И тут Одри, к собственному удивлению, не стала ловить такси, а пошла в направлении Колизея. Увидев кафе на красивой маленькой площади, она вспомнила, что надо поесть. Выполняя отданный себе приказ, Одри села за столик, огляделась и впервые пожалела о том, что не удосужилась выучить итальянский.
Пожилая англичанка попросила разрешения присоединиться к ней, устало опустилась на стул и облегченно вздохнула.
— Слишком много памятников? — участливо спросила Одри.
Женщина улыбнулась.
— Знаете, дорогая, я сбита с толку больше, чем до начала экскурсии. Столько статуй, столько всего! И все они такие… древние. Некоторые даже созданы до нашей эры. Подумать только! Они были такие умные, так умели обращаться с мрамором, что статуи похожи на людей больше, чем те, кого они изображают. И многие из них по-настоящему прекрасны… Поразительно красивые мужчины.
