После этого Великий Маг пружинисто вскочил на стол и, не без труда подняв бутыль, шваркнул ее об пол.
Бутыль лопнула, глухо, коротко звякнув, распалась на толстые осколки, и на полу растеклась лужа.
Запах «Душечки», смешавшись с едким духом краски, выдавливал глаза из орбит, не давал дышать.
— Нет, я докажу!! — взвизгнул Сморчков-Заморочкин из последних сил и, подняв баллончик, распылил вдоль комнатки длиннющую струю.
Оседающие брызги аэрозоли воспламенились, коснувшись тонких язычков свечей, вспыхнула лужа на полу, и в одно мгновенье светлицу домового объяло жаркое бушующее пламя.
Федя вскинул голову, судорожно раскрыл рот, глотая смрадный обжигающий чад, и свалился без чувств в огонь.
Секретарь, скинув камзол, окутал им голову домового и с трудом, едва не падая сам, дернул заслонку на печи.
Печь отбросило в сторону, открылась узкая щель в стене, и пламя тотчас же выхлестнулось туда.
Шатаясь, вслед за пламенем, Сморчков-Заморочкин пропихнул в щель тело Великого Мага и кубарем выкатился сам.
Невидимые сестры в своем укрытии дышали свободно, но пот лил с них градом. Лиза, страшась потерять сознание, обмахивала сестренку ла-донями. Алена, закусив губу, вжала в панель до отказа, так что побелели пальцы, клавишу автопилота.
Машина сорвалась с места, пробив, как пушечное ядро, фанерную стену выгородки домового, пронеслась сквозь огромный зал, убранства которого девочки не успели даже заметить, ударила в зарешеченное окно и, разбрызгивая вокруг стекло и крошево металла, вырвалась наружу.
Глубоко внизу, в одном из подвалов замка, тихо напевая, кружилась в щемящем, трогательном танце безумная Мануэла. Крыса не ведала, что стальные обручи пышного кринолина, не пустившие хозяйку в щель светлицы Великого Мага, спасли ей жизнь сегодняшней, сумасшедшей, как она сама, ночью.
Глава третья ДОМИК ЗАБЫТЫХ ФЕЙ
Троллейбус, выросший до обычных размеров, тихо плыл над столицей. Дворец и факелы на Главной площади остались позади, внизу лежал город без огней. При включенных прожекторах Феервилль виделся девочкам серым и таинственным, как бы на стыке ночи и чуть брезжащего утра.
— Ну, дали копоти! — волновалась старшая сестра. — Ленка, неужели дворец сгорит? Они же все погибнут!
Аленка закрыла глаза.
— Мне почему-то кажется, что пожар потушили. И все живы. Только этот, противный, вроде бы сильно обгорел. Так ему и надо, сам виноват. Но Федю он спас. И еще… Нет, больше ничего не чувствую…
— Как у тебя получается? — уже не в первый раз допытывалась Лиза. — Ты что, картинку видишь внутри себя или буквы? А может, это как сон? Или голос в голове?
— Да нет, я просто ЗНАЮ. Ну вот, как то, что я — Алена Зайкина, что у нас в квартире три комнаты, что на кухне вверху над плитой обои отстают… Ну как тебе объяснить — ты все пристаешь, пристаешь, — она жалобно скривилась. — Оно само получается, вдруг, так же, как есть захотеваю, только гораздо реже.
— Ясно, что ничего не ясно, — подытожила Лиза. — Как с тобой, так и с Фантазильей. Я, конечно, люблю приключения, но когда тепло, сытно, уютно, не больно и не страшно… Боюсь, что Печенюшкин объявится только если нас с тобой вверх ногами начнут макать в кипящую смолу.
— Почему в смолу? Кто?
— Да это так, для создания образа. Или капать на голову расплавленное олово. Или выдирать чудовищными когтями внутренности, безжалостно при этом воя…
— Перестань! — укорила младшая. — Ты явно успела прочитать на ночь роман «Ужасающий ужас».
— А вот и нетушки. Хотя они все похожи. Можно и не читать ничего — за неделю по ящику до упора «жутиков» насмотришься. Интересно, почему у них все чудища одинаково склизкие, будто их держат в общей бочке с клеем?
— Стой! — перебила Аленка. — Вернись назад! Чуть-чуть, вот так… Видишь?
— Огонек? Точно! Окно светится! И домик такой мирный, будто пряничный… Ты помнишь, что Мануэла бормотала: «…да тихий огонек вдали не гаснет» …Я где-то слышала фразу: «В каждом безумии есть своя система».
— Знаешь, Лизка, — после паузы, неуверенным тоном проговорила младшая сестренка, — там, во дворце, когда никто не видел, я тайком в Федину кружку палец намакнула и облизала. Сама не знаю зачем. Так вот, это была вода.
— Не выдумывай! Она же пахла гадко. И горела.
— Это была вода! — упрямо повторила Аленка. — Не хочешь, можешь не верить! Все ОЧЕНЬ странно.
— Да уж… — Лиза пыталась переварить информацию. — Ну и что, спускаемся?
— Давай, подлетим к окошку и заглянем. Нас же не видно…
Выполнить нехитрый Аленкин план оказалось довольно сложно. Одноэтажный домик окружал забор, свет из невысокого окна падал в крошечный палисадник, на клумбу с желтыми гладиолусами. Заглянуть внутрь, оставаясь в троллейбусе, и не повредить при этом цветы было невозможно, даже если опять уменьшить машину.
— Нам бы бинокль, — горевала Лиза. — Или трубу подзорную. Можно и выйти, но что-то совсем не хочется.
— Нет, выходить не будем! — Алена, в отличие от сестры, обладала орлиным зрением. — Ближе нельзя подобраться? Ладно, пусть, а то страшновато… Слушай, там в комнате две тетеньки. Старушки, по-моему. Одна в кресле сидит с газетой, в очках, совсем седая. У нее такая сзади шишка из волос на голове, а в ней гребень с камушками, потому что блестит. И губы шевелятся, будто она вслух читает. А вторая лежит сбоку, на диванчике. Она стриженая, как девочка, но вроде тоже седая. Или нет?.. Свет неяркий, видно как-то хипло.
— Как? — не поняла Лиза. — Хило?
— Хипло! — повторила младшая. — Ну это примерно как если хило и плохо сразу, только еще немножко по-другому. Тюль мешает, так бы я лучше видела. Та, что на диване, тоже в очках. Но они, кажется, темные. А над самой ее головой в розетку — кругленькое такое, маленькое — радио включено. Ну, в комнате так, — она неопределенно повела рукой, — ну, в общем, красиво. Фотографии там всякие на стенках, много-много. Стол там, стулья, кресла, шкафы, еще один диван. Ну, в общем, неинтересно… Вот и все… — она замолчала.
— Газеты, радио, свет, — размышляла Лиза. — И старушки… Старушки всегда все про всех знают. Но ночью их беспокоить неприлично. Аленка! Садимся за домом во дворике, в машине переночуем, а утром будем знакомиться. Не возражаешь?
Страх уже прошел, Алена не возражала.
Дзи-и-инь, дзинь, дзи-и-и-и-инь!
Пронзительный переливчатый звонок в глубине дома наверняка звучал очень громко. Даже здесь, на крыльце, за толстой дверью девочки вздрогнули от неожиданно сильного шума. И почти сразу же легкие быстрые шаги послышались внутри.
— Кто там?! Кто это?!
Голос за дверью — хриплый, дребезжащий, старческий — мог бы и напугать, если б не интонация: ласковая, необыкновенно доброжелательная и какая-то беззащитная.
