— Что-о? — Я резко ставлю ноги на пол и встаю.
— Робби и Лорен нуждаются в более ответственном воспитании.
— По-твоему, я плохо их воспитываю? Я всегда разговариваю с ними, я забочусь о них. Я готовлю, стираю, слежу, чтобы они вовремя делали домашние задания, чтобы не грубили старшим и уважали других. Я гуляю с ними, я все делаю ради них, я… Но самое главное, самое главное, — голос мой хрипит под напором сдерживаемых чувств, — я люблю их, ты понял, Фил? Я люблю их по-настоящему, без дураков.
— А вот Эрика говорит…
— Уже два часа ночи, — обрываю я, — и мне плевать, что говорит твоя Эрика, даже если тебе вздумается сообщить мне об этом в два часа дня в воскресенье.
— Оливия, это…
— Сладких снов, Фил.
Кладу трубку и иду наверх в спальню, внутри все кипит. Я понимаю, без толку пытаться открыть Филу глаза на мою точку зрения, но он не заставит меня разувериться в Робби. Еще я прекрасно понимаю, что объективно мои действия выглядят очень наивно, но я все равно верю сыну. Да, подростки часто обманывают родителей, но не все же время.
И я не позволю Филу повернуть все дело так, чтобы он с чистой совестью пошел добиваться права на совместную опеку. Расходясь, мы подписали соглашение об опеке, и он попросил, чтобы Робби и Лорен два раза в месяц оставались с ним на выходные. Что хотел, то и получил. Но с недавнего времени он стал просить позволения чаще встречаться с детьми, в то время как сами дети хотят, чтобы все оставалось, как прежде: два раза в месяц. Здесь, в этом доме, рядом со мной, они чувствуют себя спокойней, чем с Филом и его подружкой Эрикой. Нравится им это или нет, придется смириться.
На следующее утро еду забирать Лорен — она ночевала у подруги Эмбер. В гостиной меня встречает стайка хихикающих девчонок, все, кроме Лорен, громко приветствуют меня. Она бурно прощается с каждой, собирает вещи и выходит за мной из комнаты.
— Ну почему ты всегда приходишь первой? Смотри, еще ни за кем не приехали, а ты уже явилась! — Она швыряет сумку на заднее сиденье, сама садится рядом. — Надоело, честное слово!
— Ну, извини, Лорен… Надо ехать в больницу, я беспокоилась, что мы опоздаем.
— В больницу? Так ведь нам к папе в следующее воскресенье!
— Знаю-знаю. Но мы едем не к папе, а в другую больницу.
Поворачиваюсь к ней, собираясь объяснить все как можно мягче. Лорен и Робби очень близки. Она младше на шесть лет, но мальчик не относится к ней как к назойливой мелюзге. Невооруженным глазом видно, что между ними нет никаких трений и в любой ситуации им весело вместе. Я знаю, что дочь очень расстроится и даже рассердится на меня, что сразу не сообщила о случившемся с Робби.
— Мне надо тебе кое-что сказать, но прежде хочу, чтоб ты знала: все хорошо и беспокоиться уже не о чем.
— Ты про что?
Она хмурится, но губы едва заметно дрожат, а это значит одно: она испугалась.
— Вчера вечером с Робби случилась маленькая неприятность.
— Что за неприятность?
— Ему пришлось провести ночь в больнице.
— Почему?
— Он был в городе и потерял сознание. Марк вызвал «скорую».
— Но почему?! — кричит она. — С чего он вдруг потерял сознание?
Я рассказываю ей все как было. Стараюсь держаться как можно спокойнее. О том, что он мог умереть, — ни слова. А также о том, что ему могли подмешать наркотик. Но и этого хватает, чтобы лицо ее побелело как мел, а губы задрожали.
— Мама, он же мой брат. Почему ты не позвонила?
— Хотела позвонить, но было уже поздно, больше двенадцати…
— Но я не спала!
— И еще я подумала, что тебе неприятно будет в больнице.
— Будто я не бывала в больницах! — восклицает она. — Да я по нескольку часов сидела, поджидая папочку, и здоровалась со всеми его пациентами. Ты знаешь, какие они? Пускают слюни, кричат… Да и вообще очень странно себя ведут.
— Я все понимаю, но…
— И еще… И еще Робби наверняка думал, что я приеду.
Глаза у нее голубые, как две ледышки, и она этим пользуется, под ее ледяным взором я боюсь пошевелиться.
Отвожу взгляд, включаю двигатель и трогаюсь. Лорен сидит неподвижно и смотрит прямо перед собой, только руки на коленях чем-то заняты. У нее дурная привычка колупать заусенцы на ногтях, откусывать и жевать их. Бывает, так увлечется, что раздерет до крови. Приходится втирать мазь календулы, но не всегда получается, чаще всего она не дает к себе притронуться.
— По пути заедем в супермаркет и купим для Робби что-нибудь вкусненькое, все, что он любит. — Искоса бросаю на нее взгляд: сидит неподвижно, виден только профиль. — Как тебе эта идея?
— А где Марк?
— Спит. У нас дома.
— Может, лучше сразу поехать в больницу и забрать Робби?
— Я звонила туда. Он хорошо выспался, проспал всю ночь, недавно встал. Его все равно не выпустят раньше полудня.
— А папе сказала?
— Да. Когда я вчера уходила из больницы, он был уже там.
— Робби с ним говорил?
— Не знаю. — Я поворачиваю к стоянке супермаркета, торможу перед «лежачим полицейским». — Он казался еще слишком слабым.
— Не надо было звонить папе. — Теперь она смотрит на меня. — Не надо говорить ему ничего из того, что касается меня или Робби.
— Но как же, я должна. Он как-никак ваш отец. Имеет право все знать.
— Он бросил нас. У него не должно быть никаких прав.
— Вас с Робби он не бросал. Он бросил меня.
— Это все чушь собачья! Родители всегда так говорят, чтобы успокоить детей. Как трогательно!
Она выходит из машины, я тоже. Этот разговор мы заводим не в первый раз, и дочь всякий раз садится на свой конек: «Он отказался от всех нас, он бросил всю семью». В прошлом году, когда Фил сказал, что будет жить отдельно, Лорен была так потрясена, что сначала не поверила.
— Но мы же такая дружная семья. Как ты можешь взять и уехать от нас? — твердила она, хвостом таскаясь за ним из комнаты в комнату, пока он собирал вещи. — Ты совершаешь ошибку, папочка. Все это неправильно.
Он старался, как мог, уговаривал ее, пытался что-то объяснить, но в конце концов уехал, безжалостно поправ безграничное доверие этой девчушки.
— Как папа мог нас бросить? Не понимаю! — билась она. — Надо вернуть его. Что сделать, чтобы он вернулся?
Она повторяла это изо дня в день, но со временем пришлось смириться. Лорен перестала кричать и плакать, перестала упрашивать меня сделать что-нибудь, лишь бы возвратить отца. Она твердо усвоила, что он ее предал. Мы с ним оба ее предали.
— Он только делает вид, что заботится о нас с Робби, — говорит она, шагая за мной в магазин. — А на самом деле заботится только о себе и об этой безмозглой сучке Эрике.
