— И не говори.
Меня снова охватывает тот самый страх, который я ощутила в больнице, становится вдруг холодно. Достаю из сумки кардиган и набрасываю на покрывшиеся гусиной кожей плечи.
— Послушай, среди вас есть кто-нибудь, кто не очень любит Робби? Или мог бы, хоть ради забавы, подмешать ему наркотики?
— Нет, мы все нормально друг к другу относимся. Ну… Есть один такой, Дейв Ренуик, но у него с Робби сейчас все нормально.
Наклоняюсь вперед, повторяя его позу, наши руки и лица теперь на одной линии.
— А этот Дейв… Он был в пабе?
— Мы все дружим. Он бы не стал делать ничего такого.
Марк хмурится, ему явно не нравятся мои намеки. Понимаю, что пока лучше набраться терпения и подождать, пусть выспится, утро вечера мудренее. Не стоит давить на него, пусть сам попробует найти объяснение.
Такси останавливается возле дома. Расплачиваюсь с водителем, и мы идем по дорожке. Я глубоко вдыхаю аромат буйно разросшейся цветущей жимолости, он словно вытесняет из организма вонь больницы, запах крови и пота чужих людей, кислый смрад рвоты. Открываю ключом дверь на веранду, где почти весь проход заставлен обувью и сумками. Прижимаясь к стенке, прохожу дальше, и мы попадаем в коридор, а там уже ждет наша собачка, наш Бенсон. Он немедленно бросается к Марку. Бенсон — терьер, от роду ему четыре года, и в характере у него есть некая любовь к смертельному риску — например, он обожает прыгать вниз по ступенькам. Бенсон очень обаятельный пес, он не такой, как все, уникум: в отличие от большинства маленьких собак, у него нет неприятной склонности к непрерывному лаю. Мы все очень любим его.
— Я не стану будить тебя утром, — говорю я Марку. — Съезжу за Лорен, заберем Робби и вернемся после обеда. А потом отдохнем все вместе.
— Неплохо. — Он опускает на пол извивающегося Бенсона и поглаживает, чтобы тот успокоился.
— Ты слышишь, все вместе. Я теперь с вас глаз не спущу.
— Спокойной ночи, Лив. — Он стоит прямо против меня, плечи опущены, шея вытянута вперед. — Правда, мне очень жаль, что все так вышло. Я понимаю, вы думали, что мы сидим у меня дома, дурака валяем, а потом приходим сюда.
— Не люблю, когда меня обманывают.
— Не надо было так поступать. — Он делает еще шаг ко мне и неловко обнимает. — Больше это не повторится.
— Да уж, больше не повторится. — Я отвешиваю ему дружеский подзатыльник и толкаю к лестнице. — Марш в кровать, да не забудь почистить зубы.
Иду в гостиную и сажусь рядом с кучей ждущего утюга белья. Я редко надеваю туфли на высоком каблуке, ноги смертельно болят. Подтягиваю их на диван и массирую ступни до тех пор, пока не убеждаюсь, что смогу спокойно пройтись. Бенсон тоже прыгает на диван и смотрит на меня карими глазками-пуговицами, словно ждет ответа на немой вопрос: а как дальше?
— Ну и что мы будем делать с Робби, а, Бенсон? Ты знаешь, я очень испугалась. Очень-очень.
Бенсон опускает взгляд. Он способен на смертельные трюки, но может и успокаивать. Теперь песик кладет голову мне на колени и снова заглядывает в глаза.
— Как такое могло случиться? Что, если кто-то хотел напугать Робби? — (Бенсон сочувственно ворчит.) — Или наркотики предназначались кому-то другому, а ему попали случайно, по ошибке? — Я щекочу песика между ушей. — Не знаю, что и думать. Не знаю…
Звонит телефон, я вздрагиваю, ковыляю через комнату и хватаю трубку.
— Алло?
— Я звоню сообщить тебе свежие новости.
Господи, это всего лишь Фил. Гора с плеч. Я уж было подумала, доктор Уокер хочет сказать, что состояние Робби ухудшилось.
— Я выхожу из больницы. Состояние Робби стабильное.
— Рада это слышать.
— Он сразу уснул.
Еще бы. Да так крепко, чтобы наверняка не пришлось отвечать на дурацкие вопросы Фила.
— Я навел справки насчет Уокера у Боба Николса из неврологии.
— Ну и?
— Он работает здесь всего полгода, поэтому мы его и не знаем. Очень опытный врач. Долго практиковал в Лондоне, в больнице Святого Фомы. Три срока даже отработал в Афганистане добровольцем.
Чутье меня не подвело.
— Ты говорила с Лейлой и Арчи?
— Марк сегодня ночует у меня. Поговорю с ними завтра, когда вернутся из Пиблса.
— Что они делают в Пиблсе?
— Они остановились в «Гидро». Решили недельку оттянуться. — Я помолчала. — У Арчи день рождения. Давно планировали поездку.
Нет, и это не помогло, между мной и Филом все тот же лед.
— Но они должны знать, что случилось с Марком и Робби.
— Я же сказала, позвоню Лейле завтра.
— Ты была в курсе, что парни идут в паб?
— Конечно нет!
— А что они говорили, куда пойдут?
— Сходят к друзьям, а потом домой.
— И ты отправилась развлекаться?
— Робби семнадцать лет, Фил. А через полгода будет восемнадцать.
— Оливия, нам надо серьезно поговорить. Наш сын не только врет о своем времяпрепровождении, он еще пьет, шляется по пабам, скорее всего, с поддельными документами, а что еще хуже, употребляет наркотики.
— Я не верю, что Робби употребляет наркотики.
— Ты и правда считаешь, что доктор Уокер поставил неверный диагноз?
— Нет. — Я стараюсь говорить медленно и спокойно. — Там явные симптомы передозировки. Я вполне допускаю это. Я не допускаю того, что он сознательно принимал бутират.
— И на чем основано это твое мнение?
— Мальчики в один голос категорично утверждают, что наркотиков не употребляли.
— Оливия, — вздыхает он, — подростки всегда врут.
— Я это знаю. Но я также хорошо знаю своего сына и считаю, что в данном случае он говорит правду.
— Но он же соврал о планах на вечер?
— Он считает, что существует два вида лжи.
— А именно?
— А именно не хочет, чтобы я запрещала ему ходить в паб, поэтому и обманывает. Он уверен, что там нет для него ничего страшного, я об этом все равно ничего не узнаю, поэтому какая разница? — Я откидываюсь назад и прижимаю коленки к груди. — Но принимать наркотики, да еще лошадиными дозами, — совсем другое дело. Сам подумай, он всегда был ребенком…
— Робби больше не ребенок. И ты прекрасно знаешь, что надо срочно принимать меры.
— Он не так легко поддается чужому влиянию и не такой безответственный, как тебе кажется, — гну я свою линию. — Он общается с нормальными детьми, они хорошо учатся, занимаются спортом. То есть… В общем, не торопись, Фил, тут надо подумать.
— Я уже подумал и пришел к выводу, что ты сама убедила себя, что он не врет. Тебе так удобно, потому что это избавляет тебя от необходимости контролировать его.
