ЧТОБЫ КРОВЬЮ УМЫТЬ И В КРОВИ УТОПИТЬ ВСЕ ПОДЗЕМЬЕ.
ЯВИТСЯ НЕЧТО ИЗ ЖУТКИХ КОШМАРНЫХ СНОВ,
ЯВИТСЯ КРЫС ИЗ ЗАБЫТЫХ ДАВНО ХОЛОДОВ.
ЯВИТСЯ УЖАС — В СВОИХ БЕЛОСНЕЖНЫХ ОДЕЖДАХ.
СМОЖЕТ ЛИ ВОИН ЛУЧ СВЕТА ЗАБРАТЬ И НАДЕЖДУ?
ЧТО БЕССТРАШНОГО ВОИНА РАЗОМ ЛИШИТЬ МОЖЕТ СИЛ?
ЧТО ИЩЕТ БЕЗУМНЫЙ ГРЫЗУН, КОГДА КРОВИ ВКУСИЛ?
ЩЕНОК, ЧТО ВЧЕРА ЕЩЕ МОГ ЛИШЬ ПИЩАТЬ И ДРОЖАТЬ,
ПОДЗЕМЬЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ МОЖЕТ ОТ ГИБЕЛИ УДЕРЖАТЬ.
УМРИ ЖЕ, РЕБЕНОК, УМРИ, ЧАСТЬ ЕГО СЕРДЦА.
УМРИ, ВЫДЫХАЯ ПОСЛЕДНЮЮ ПРЕЛЕСТЬ ДЕТСТВА.
УМРИ ЖЕ, ЗАКОН, НА КОТОРОМ ЗИЖДЕТСЯ ВРЕМЯ,
В ЛАПЫ СВОИ ПОЛУЧИЛО КЛЮЧ К ВЛАСТИ КРЫСИНОЕ ПЛЕМЯ.
Грегор ничего не понял — как и в тот раз, когда впервые прочел «Смутное пророчество».
Все, что осталось у него в голове после прочтения этих строф, — фраза, от которой его затрясло: «Умри же, ребенок, умри, часть его сердца…»
Умри, ребенок… умри, ребенок…
Босоножка.
— Так, — обратился он к Викусу. — Я хочу разобраться во всем этом немедленно. Прямо здесь и сейчас.
Викус кивнул:
— Я тоже думаю, нам стоит приложить усилия, чтобы истолковать пророчество, не откладывая в долгий ящик. Оно, как и предыдущее, зашифровано, но кое-что ты поймешь и сам. Давай начнем с самого начала. — Он подвинулся поближе к стене и ткнул пальцем в первые две строчки: — У тебя свежий взгляд, Грегор, а я читал это не меньше тысячи раз. Скажи, как ты понимаешь эти две строчки?
Грегор уставился на выдолбленные в камне слова:
КОГДА ВЕРХНИЙ ВЗЛЕТИТ, А НИЖНИЙ В БЕЗДОННУЮ ПРОПАСТЬ ПАДЕТ,
КОГДА ЖИЗНЬ СТАНЕТ СМЕРТЬЮ, А СМЕРТЬ К ЖИЗНИ ЖИЗНЬ ВЕРНЕТ…
И он вдруг понял, что знает! Знает, что это значит.
— Да это же обо мне и о Генри! Я — «верхний», и я прыгнул и взлетел, а Генри — «нижний», и он упал. Я жив, а он… он мертв.
— Да, и король Грызер, который стольких лишил жизни в Подземье, — он тоже разбился, — добавил Викус.
— Слушайте, но почему вы мне раньше-то все это не объяснили? Ведь тогда я мог бы понять, что будет дальше! И все могло быть гораздо проще! — с некоторым вызовом спросил Грегор.
— Нет, Грегор, все не так просто. Мы сами не понимали этого раньше — все становится понятным только задним числом, — возразил Викус. — Этим «нижним» мог быть не обязательно Генри — это определение могло относиться к любому существу, жившему в Подземье. Или даже ко всему Подземью в целом. «Верхний» могло означать твоего отца, например. А твой прыжок и полет могли быть образами: скажем, они могли означать какой-то твой духовный взлет или ментальное прозрение. Падение Генри могло оказаться, к примеру, нравственным крахом, или просто потерей власти, или утратой боевого духа. И говоря откровенно, меньше всего было тех, кто истолковывал падение Подземного, приведшее его к гибели, в прямом смысле. Генри-то уж точно не предполагал, что его жизнь окончится вот так, — сказал Викус.
— Почему? — не понял Грегор.
Викус искоса глянул на Ареса.
— Он был уверен, что я его поймаю, — мрачно напомнил ему Арес.
— Это очевидно, — кивнул Викус. — Итак, ты сам видишь, что хотя теперь «Смутное пророчество» кажется нам таким ясным и понятным, оно не было таковым в начале всей истории. Что ж, продолжим?
Грегор прочел про себя следующие строчки:
ВНОВЬ РОДИТСЯ ИЗВЕЧНОЕ ЗЛО, ВНОВЬ ВЕРНЕТСЯ ОНО ИЗ ЗАТЕНЬЯ,
ЧТОБЫ КРОВЬЮ УМЫТЬ И В КРОВИ УТОПИТЬ ВСЕ ПОДЗЕМЬЕ.
— Ну, — сказал Грегор задумчиво, — здесь очевидно, что говорится о чем-то плохом. Случится что-то плохое. Смертельно опасное. Ужасное.
— Нет, не случится. Оно уже здесь. Крысы скрывали это ото всех, даже от своих сородичей. И ты можешь узнать об этом чуть больше, прочитав следующие четыре строчки:
ЯВИТСЯ НЕЧТО ИЗ ЖУТКИХ КОШМАРНЫХ СНОВ,
ЯВИТСЯ КРЫС ИЗ ЗАБЫТЫХ ДАВНО ХОЛОДОВ.
ЯВИТСЯ УЖАС — В СВОИХ БЕЛОСНЕЖНЫХ ОДЕЖДАХ.
СМОЖЕТ ЛИ ВОИН ЛУЧ СВЕТА ЗАБРАТЬ И НАДЕЖДУ?
Грегор долго вглядывался в строчки, словно не веря своим глазам, потом спросил с некоторой долей сомнения:
— Похоже, речь идет о крысе. О белой крысе?
— Мы здесь, в Подземье, давным-давно забыли о том, что такое снег. А ведь, насколько я могу себе это представить, снег — это очень красиво, — с неожиданной мечтательностью сказал Викус.
— Да, красиво, — подтвердил Грегор. — У нас наверху сейчас все засыпано снегом. И поэтому все выглядит значительно более привлекательным.
Именно так и бывает, когда снег только что выпал. Белый снег прикрывает грязь и мусор, город на какое-то время становится чистым и свежим. Потом, правда, снег превращается в слякоть…
— Так что там с этой белой крысой?
— Ну, существует такая легенда. Будто бы еще Сандвич рассказывал ее — легенду о белой крысе. Согласно легенде, белая крыса является раз в несколько сотен лет, собирает вокруг себя других крыс и устраивает настоящую бойню. Она отличается недюжинными размерами, храбростью и силой, — сказал Викус.
— Размерами? — удивился Грегор. — Она что — еще больше, чем ваши обычные крысы?
— Существенно больше, — кивнул Викус. — Если, конечно, верить легенде. И на данный момент единственное, что мешает ей подмять под себя все Подземье, — это ты, Грегор. Ты — Воин. Угроза для нее. Вот почему белую крысу так старательно прятали и скрывали — крысы не хотят, чтобы ты о ней знал. Но… у тебя тоже есть слабое место. Ахиллесова пята.
Викус указал на следующее четверостишие, и Грегор прочел:
ЧТО БЕССТРАШНОГО ВОИНА РАЗОМ ЛИШИТЬ МОЖЕТ СИЛ?
ЧТО ИЩЕТ БЕЗУМНЫЙ ГРЫЗУН, КОГДА КРОВИ ВКУСИЛ?
ЩЕНОК, ЧТО ВЧЕРА ЕЩЕ МОГ ЛИШЬ ПИЩАТЬ И ДРОЖАТЬ,
ПОДЗЕМЬЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ МОЖЕТ ОТ ГИБЕЛИ УДЕРЖАТЬ.
— Ты понимаешь, что подразумевается под «щенком»? — осторожно спросил Викус.
— Ну, Живоглот как-то назвал Люксу и Генри щенками — когда они не хотели ему подчиняться, — ответил Грегор. И ему вдруг стало любопытно, что тот огромный крыс со шрамом на морде, помогавший ему спасти отца, сказал бы сейчас обо всем этом…
— Он, конечно, говорил с сарказмом, чтобы напомнить им, кто здесь главный. Для крыс «щенок» означает «ребенок». А единственный ребенок, который имеет к тебе отношение, — это Босоножка, — произнес Викус.
Грегор почувствовал, что не может отвести глаза от последней строфы пророчества:
УМРИ ЖЕ, РЕБЕНОК, УМРИ, ЧАСТЬ ЕГО СЕРДЦА.
УМРИ, ВЫДЫХАЯ ПОСЛЕДНЮЮ ПРЕЛЕСТЬ ДЕТСТВА.
УМРИ ЖЕ, ЗАКОН, НА КОТОРОМ ЗИЖДЕТСЯ ВРЕМЯ,
В ЛАПЫ СВОИ ПОЛУЧИЛО КЛЮЧ К ВЛАСТИ КРЫСИНОЕ ПЛЕМЯ.
