не торопиться и начать с кого попроще. И первым в этом списке «кого попроще» он поставил Моисея.
- Здравствуй, Моисей, - незаметно, как ему казалось, подобравшись к ослу, начал Юлий, - Как дела? Как настроение? Чудесная погода, не правда ли? – Моисей меланхолично взглянул на Юлия, и продолжил жевать сено.
- Ах, ты кушаешь? – как будто только сейчас заметил Юлей, - Прости, что отвлекаю. Я все понимаю. Корзинка была маленькая, пирожков в ней было всего ничего, штук десять. Или пятнадцать? Юлий сделал вид, что задумался, высоко подняв голову, - Не помню… Может, ты напомнишь, Моисей? – Моисей, даже не взглянув на Юлия, всё также меланхолично жевал сено.
- Что, стыдно в глаза посмотреть, ворюга?! – не выдержал наконец Юлий, - В глаза, в глаза мне посмотри зенками своими бесстыжими! Думал, что я не узнаю ничего?! Да как тебе наглости только хватило, после того, что ты сделал, на глаза мне еще попасться? Что молчишь? И сказать нечего в своё оправдание, да?! – минут десять Юлий скакал вокруг Моисея, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах, и наконец, выдохнувшись, замолчал, тяжело дыша. Моисей продолжал меланхолично жевать сено.
- Нет, это не он, - чуть продышавшись, стал думать вслух Юлий. – Корзинка, конечно, не очень большая, но всё же если бы это он всё съел, то вряд ли бы он сейчас тут так уплетал вовсю это сено. Да и ночует он же не здесь, а у Алёши, а это злодеяние явно было проведено под покровом ночи…Значит, это был кто-то, кто ночует здесь, хорошо знает двор, и видел меня, когда я нёс корзинку… Всё ясно. Это дед Семён. – Пришёл он наконец к логическому выводу.
- Слышишь, Моисей, не виноватый ты! Это всё коварный дед Семён, оказывается. А ты безвинно пострадавшая жертва, стало быть, его молчаливого навета, точно тебе говорю! Он еще так внимательно посмотрел, в твою сторону, когда я из конюшню вышел, мол, вон преступник то самый главный, а я и поверил! Нельзя подобное спускать с рук, а ну пойдем разберёмся! – И Юлий стал подталкивать Моисея в сторону деда Семёна. Тот сопротивлялся изо всех сил, и продолжал пытаться дотянуться до своего сена.
- Да хватит жрать уже! Тут отечество в опасности, можно сказать, а ты всё о еде думаешь! – недовольно пыхтел Юлий, продолжая пихать Моисея,- Потом доешь! Никуда твое сено от тебя не денется, в отличие от моих пирожков! И вообще, еда – это ещё не самое главное в нашей жизни! – Тут Моисей перестал наконец жевать, и удивленно уставился на Юлий. Тот и сам в ошеломлении замер, от той кощунственной мысли, которую только что высказал. – Точнее, не только еда важна в этой жизни, а ещё… Ну ты, понял, в общем, - оборвал свою мысль Юлий, и махнул Моисею головой, - Пошли уже преступника на чистую воду выводить, а о вечных ценностях потом поговорим!
* * *
- Главное, в глаза, в глаза ему смотри! Пристально так, прищурившись, как будто всё-всё о нём знаешь! – наставлял по пути к птичнику Юлий Моисея. – Я знаешь скольких так вывел на чистую воду?? Вот так вот взглянешь, - изобразил Юлий, в его понимании, пронзительный взгляд, от которого Моисей чуть не заржал как конь, но вовремя вспомнил, что он не какая-то там лошадь, а осёл, и сдержал себя, если так можно о нём сказать, в руках.
- Всё понял? – продолжал Юлий, - А ну ка, повтори!
Моисей остановился, и пристально уставился на Юлия, с таким видом, как будто он действительно знал о нём всё, и даже больше… Юлию стало неловко, как будто взгляд Моисея пронзал его насквозь. Стадо мурашек побежало по его телу. Появилось мучительное желательное признаться ему в чём-то. Хотя бы в том, что это он съел его мочёные яблоки зимой, и свалил потом на Алёшу. Но Юлий сдержался и мужественно прогнал эту минутную слабость прочь.
- Ну всё, всё! Хватит. Тренируйся, вон, на деде Семёне, - кивнул он в сторону птичника и ускорил шаг, чувствуя, как взгляд Моисея сверлит ему в спину. Моисей постоял ещё секунды три, и пошёл следом. Юлий тайком облегчённо выдохнул, и они подошли к птичнику.
Дед Семён как раз закончил чинить крышу птичника, и осторожно спускался по приставной лестнице вниз.
- ЗдорОво, дед! – заорал Юлий, вспомнив, что дед Семён был немного туговат на ухо. От неожиданности, тот подпрыгнул на лестнице, лестница стала заваливаться вниз. Дед Семён извернувшись немыслимым образом, удержал её в стоячем положении, сделал на ней несколько шагов, как на ходулях, и наконец скатился по ступенькам вниз.
- Да тише ты, оглашенный! Чуть богу душу не отдал ведь из-за тебя! Чего разорался?
- Ну, а как с вами, ворюгами, еще надо поступать? – сразу взял быка за рога Юлий, - А то ишь, что удумал, красть у той руки, которая тебя кормит! – сразу вспомнил Юлий, что пирожки были для Князя, и благополучно «забыв» о том, что он и сам их украл, - Что, думал, что под покровом ночи тебя никто не увидит? А? А?! А?!! – на каждом из «А» Юлий наклонял голову из стороны в сторону и делал шаг к деду, пока не подошёл к нему вплотную,- В глаза мне смотри, ворюга!
- А чего это сразу я? Чего я то? – заюлил дед Семён. Его глаза забегали из стороны в сторону, он попятился назад, пока не уткнулся спиной в стенку птичника, - И не я это вовсе был! Не брал я их!
- А с чего тогда ты взял, что кто-то украл именно «Их»? – вкрадчиво поинтересовался Юлий. – Не «его», не «её», а именно - «их»? Я ведь еще не говорил, что украдено. А? – Дед Семён молчал. Как рыба, вытащенная на лёд, он то открывал, то закрывал рот, но так и не мог ничего придумать, что ответить на эти обвинения.
- Так. Понятно. Подозреваемый упорствует. Ну ладно. Не хотел я до этого доводить, но, видимо, придется. Моисей – твой выход, - Юлий посторонился, пропуская осла вперёд. Тот важным, неспешным шагом подошёл вплотную к деду, и впился в того своим пронзительным, леденящем душу, взглядом. Дед Семён затрясся, и застыл перед ним, как кролик перед удавом. Леденящая аура добралась
