разбираться много ума не надо, да и скучно это. А теперь вона как, среди них и живу. Ну, девоньки, поспешим, пока солнце еще высоко!
И они поспешили. Лес оказался невелик, сразу за ним простилалось поле, полное пестрых цветов. Лешачиха забралась в самую серединку, блаженно прищурилась, подставляя румяное лицо теплому солнцу, а потом обратилась к ведьмам:
— Кто знает, зачем мы здесь?
Со всех сторон послышался шепот, а потом одна из девиц выпалила:
— Травы для отвара собирать?
Ярослава фыркнула, сдерживая смех, а Лешачиха покачала головой.
— Кто ж вот так запросто собирает? Всякой травинке свое время. Ох, девоньки, огорчаете вы меня. Ночью сегодня полнолуние, али забыли? — снова послышался шепот. — То-то же! Самое время теперь силушкой природной напитаться, а тут и место подходящее.
— И что, — пискнула черноволосая девица, — так всем и достанется?
— Сила не пирог, Маланья, — отозвалась Лешачиха, — чтоб все по кусочку разбирали.
Тут Лукерья поняла, что коли надо, может Лешачиха и суровой стать, да только печалить супругу лесного хранителя ей не хотелось. А что делать она и так догадалась, хоть прежде и не доводилось.
— А можно я попробую? — робко попросила Луша.
Лешачиха задумчиво пробормотала:
— Пробуй, коли не шутишь. Что делать, знаешь?
Чувствуя на себе внимательные взгляды ведьм, Лукерья кивнула. Встала так, чтобы пальцы ног смотрели туда, где опустится через несколько часов солнечный блин за верхушки деревьев. Подняла руки, ладонями к небу. И зашептала благодарственные слова всему живому и неживому, что питает издавна всякую ведьму своими силами. Трижды повторила Луша, а когда ей показалось, что ничего не вышло, вдруг почувствовала она необъяснимую легкость, словно подняло ее, как пушинку, да на землю обратно опустило.
— Сильна, — одобрительно сказала Лешачиха. — А ну, девицы-красавицы, становитесь. Слушайте заветные слова, да повторяйте за мной. Только от сердца, не пустозвоньте.
Ведьмы загалдели, как деревенские куры. Толкаясь, словно им на широком поле тесно, одна за другой поворачивались они лицом к заходящему солнцу. Лишь Ярослава подмигнула, да осталась стоять подле Луши.
— А ты чего? — спросила Лукерья.
— А я в прошлое полнолуние так приняла, что потом две седмицы отходила, — засмеялась она. — Вот и наказала мне Лешачиха в этот раз лишь ведьм-первогодок сопроводить, а сама чтоб ни-ни. Погляди, вот умора!
Яра не отрываясь глядела на ведьм, визжащими голосами требующих себе силищу невиданную прямо сейчас и прямо в обе ладошки. Лешачиха фыркала, но помалкивала, справедливо рассудив, что сама природа научит лучше. Так и приключилось: откуда ни возьмись набежали черные тучи, заполнили прежде ясное небо, да пролились таким ливнем, что ведьмы бросились врассыпную. Далеко убежать, правда, не успели: все стихло также быстро, как и началось. Удивительно, но Луша, Ярослава и Лешачиха стояли совершенно сухими, словно и не бушевала мгновение назад в поле гроза. Цветы тоже не примялись, лишь незадачливые юные ведьмы яростно выжимали мокрые платья да расплетали косы.
— Подождите, — испуганно воскликнула Лукерья, — это не все!
По полю катился огромный огненный шар. Он приближался с голодным звериным ревом, и от ужаса Луша застыла на месте и не могла отвести взгляда. Она лихорадочно вспоминала, когда и кому успела так насолить, чтоб ее небесный огонь заживо жег, но ее мысли прервал гневный крик Лешачихи:
— Богумил! В который раз говорено⁈ Опять пшеницу подпалили!
— Только чуточку, — раздался прямо из пламени веселый голос. — Горыныч, выдыхай!
— Ложи-ись! — завопила Лешачиха, и все девицы рухнули наземь, как подкошенные. Над ними пронеслось горячее пламя, сменившееся ядреным дымом.
— Горыныч? — зашептала Луша на ухо Ярославе. — Тот самый⁈
— Внук того самого, — отозвалась Яра.
— В честь деда назвали?
— Почти, — девица неожиданно хихикнула. — У них, эт самое, с мозгами-то не очень. Огонь выдыхает, сталбыть, Горыныч. Этот вот меньшой.
— А Богумил кто таков? — допытывалась Луша.
— Младший сын Ивана-царевича, кровопийца эдакий! — возмущенно ответила Ярослава.
— Иван-царевич кровопийца? — не поняла Лукерья.
— Сынок его, — пробурчала Яра. — В нем мозгов столько же, сколько в Горыныче, столько кровушки тут всем выпил, что на дюжину кровососов бы хватило и еще бы осталось. Вон, погляди, набедокурил и доволен!
И Лукерья поглядела. На золотые кудри, ясные голубые глаза, крепкие плечи под закопчённой, когда-то белой рубахой. Залюбовалась широкой радостной улыбкой, а когда Богумил вдруг на нее посмотрел, затаила дыхание, покраснела от смущения, да уставилась на свои босые ноги.
«Вот оно, оказывается, как бывает, — подумалось Луше. — Когда суженый пред тобой является».
То, что явился этот самый суженый не пред ней одной, было неважным. Как и то, что залихватски свистнув, Богумил вскочил на чешуйчатую спину Горыныча, и, крикнув «Лети!», понесся прямо над головами гомонящих ведьм. Пролетая над Лушей, трехглавый змей вдруг замедлился, и этого мгновения хватило Богумилу, чтоб вложить в непослушные Лушины ладони букет полевых цветов, тут же собранных, хитро подмигнуть, и скрыться в лесу.
Глава 12. Ведьмины сплетни
За ужином в трапезной было шумно. Собрались и те, кто к обеду не поспел: богатыри, что под предводительством Добрыни сыновей первого Горыныча догнать пытались, златокудрые племянницы Черномора, сторожившие заветным академские врата, юные домовята, наказанные Нафаней за какую-то провинность и теперь ворчащие, что весза ь день оттирали ведьминские котелки от застарелых зелий.
Громче всего смеялись за тем столом, где то и дело мелькала светлая голова Богумила. Младший сын Ивана, бодро размахивая руками, что-то рассказывал, остальные царевичи хохотали так, что аж богатыри к ним подсели, не стерпели.
— А оно ка-ак полыхнет, — воскликнул Богумил.
— А ведьмы-то чего? — спросил кто-то. За ведьмаческим столом мигом стало тихо, Луша даже услышала, как тихонько бормочет проклятье пяточной мозоли Ярослава. Завидев, что губы остальных колдуний также шевелятся, а милосердие у них явно было не в чести, Лукерья со вздохом зашептала обережное заклятье. Эдак они хором так Богумила проклянут, что одна лишь пяточная мозоль от него и останется.
— Да ничего, — неожиданно смутился царевич. — Даже не взвизгнули.
— И Лешачиха не наказала? — недоверчиво поинтересовался тот же голос.
— Чего не знаю, того не знаю, — фыркнул Богумил. — Мы с Горынычем раньше улетели.
Трапезная взорвалась от молодецкого хохота. К проделкам наследника самого Ивана все привыкли, оттого никто и переживать не стал, когда грозный голос, исходящий словно из самих стен, потребовал Богумила немедля явиться пред светлы очи верховного наставника.
— Верховный наставник это кто? — шепотом уточнила Луша у Ярославы.
— Папенька его, — хихикнула ведьма. — Вы ж туточки недавно, акромя покоев своих да нескольких наставников никого и не видывали. Значицца так, слушай.
— Ох, постой, я Васену кликну, — всполошилась Лукерья.
Едва любознательная Василиса уселась подле ведьм на лавку, Яра
