Валерии, который стоял с отсутствующим видом и рассматривал потолочные балки. На них не было копоти, и он пока не разгадал загадку этого чуда.
— Эта сволочь знала все с самого начала, — толкнул Юст патриция Петра и шепнул ему на ухо. — Башку нам морочил своим королем Виттерихом. Сколько денег ни за что отдали, страшно подумать!
— Да, — уныло кивнул патриций Петр. — Знатно нас облапошили. Не отвлекайся!
— А что будет, если мы выполним требования вашей царственности? — выжидательно посмотрели на императрицу сенаторы.
— Тогда мы подтвердим ваши права на земли в феме Италика, — ослепительно улыбнулась Мария. — На срок в пятнадцать лет, до конца следующего индикта. Но только на те имения, на которые сохранились грамоты. Земли угасших родов разделят между воинами. По окончании каждого индикта мы будем подтверждать ваши права. Вы согласны?
— Мы согласны! — кивнули сенаторы с крайне недовольными лицами, а Петр толкнул локтем Юста.
— Цензор! Представь себе! Этот мальчишка сможет нас исключить из Сената, когда ему того захочется!
— Он женат? — задумался Кейоний и немного побледнел. — О боже! Зачем я это сказал вслух!
* * *
— Как назовем? — Ванда, измученная родами, слабо улыбнулась мужу.
Ее резко очерченные губы были искусаны до того, что распухли и потрескались. Но Бериславу было плевать. Вся жизнь его разделилась на две половины — до этого дня и после. И причиной этого стал сын, которого родила сегодня молодая княжна. Об этом еще никто не знал, но к императору уже поскакали гонцы, а подкупленные служанки дали весть во дворец, где женушка Ирмалинда окопалась так прочно, что и конем не сдвинуть. Он закрепил их брак, но после этого даже на ночь не остался, тут же уехав к Ванде. Лекарей выпускного курса в казарме не держали, и они уже трудились вовсю, получая за свою работу кое-какое жалование, не слишком, впрочем, большое. А потому и поселился Берислав за городом, приезжая на учебу на смирном коньке, который не выделялся своей статью. О настоящем его имени не догадывался уже только слепой или глухой, но говорить о таком считалось небезопасным, а потому все вокруг упорно делали вид, что этот нескладный мосластый парень и есть сирота Иржи, за которого себя выдает. Впрочем, больные и не знали, кто их лечит. Он для них был пан лекарь. А на остальных Берислав никакого внимания не обращал.
— Так как? — повторила свой вопрос Ванда.
— Ярославом, — ответил он после раздумья. — Только надо с отцом поговорить. Он должен разрешение дать. Сама, понимаешь, имя это княжеское…
— Ты что же, не признаешь его? — непонимающе посмотрела на него Ванда, а глаза девушки налились слезами. — Это из-за того, что матушка говорила? Из-за коровы этой немецкой? Чтобы наш сын не больше чести имел, чем королевский внук?
— Да, — поморщился Берислав. — Тут непросто все. Но я это решу, обещаю. Дай мне время. Я точно все решу. С тобой же решил. Ты жена мне, а не наложница. Настоящая княжна, а не девка какая-то.
— Хорошо, — Ванда любящим взглядом посмотрела на него и повернулась к сыну, который жадно впился в тугую грудь. — Матушка сказала, что женщины подобны Луне. И что семя внутри нас зреет тогда, когда Луна полная. А когда она растет или на убыль идет, то и семя то плода не даст.
— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Берислав вскочил и начал ходить по комнате из угла в угол. — Да как же я сам не догадался. Цикл! Лекарь Илья говорил, что колдовство это злое, да только отец подтвердил правоту матушки! Вот интересно, он-то откуда это знает? Вот уж загадка так загадка? Ну ничего, я и ее разгадаю когда-нибудь! А пока буду к этой дуре разок-другой в месяц заглядывать, и все. А как я узнаю, когда?
— Я тебе скажу, когда к ней пойти надо, — слабо улыбнулась Ванда. — Тогда ты и обязанности свои исполнишь, и на Ирмалинде вина повиснет. Ты ведь не бесплоден, государь-муж мой. У тебя сын есть… А она — пустоцвет, баба-неродиха…
— Тогда и сына признаю, — просиял Берислав. — Пять лет всего надо подождать, не больше. Ты умница у меня! Как хорошо все придумала! Я — на службу!
Он выскочил за дверь, а Ванда прижала к себе сына. Она не стала говорить Бериславу, что не она это все придумала, а матушка. И что это служанки княгини, которые по пятам ходили за княжной-немкой, докладывают каждый день, сколько мух и какого вида залетело к ней в покои. А еще Ванда точно знала, что никогда не уступит свое место в сердце мужа. Она до самого конца за свое счастье драться будет.
— Фульвия! — крикнула Ванда, и служанка, приведенная откуда-то из-под Сполетия, присела в поклоне. Государь не велел римлян полонить, но эта была рабыня домородная, потомственная, и идти ей, молодой девчонке, было абсолютно некуда. Вот и прислали ее сюда. Она не знала ни одного человека за пределами родного города, и тем была ценна. Рабыня уже довольно бойко лопотала по-словенски.
— Госпожа! — служанка присела, привычно щипнув подол платья.
— Позови нянек! — приказала Ванда. — Пусть возьмут княжича. И одеваться давай.
— Платье ваше готово, госпожа, — ответила рабыня, привычно опустив глаза в пол. — Да только ее царственность вам вставать не велели. Приказано лед на животе держать. Сейчас повитухи придут, осмотрят вас.
— Ну, лежать так лежать, — вздохнула Ванда. Ослушаться княгиню даже в такой малости она не смела. Она служила государыне точно так же, как Фульвия служила ей самой. Слепо и нерассуждающе.
А Берислав уже меньше, чем через час приступил к своей работе. Клинику расширили, пристроив еще один корпус, хирургический. Там-то у Берислава была палата на шесть человек, которую он вел под надзором настоящего лекаря. Сам он пока числился на должности интерна.
— Ой, Дунай… Дунай-батюшка! — напевал княжич, разматывая повязку на голове больного, которому сделал первую в
