— Неправильно ты понимаешь, мальчик, — снова откинулся старик на спинку стула. — Вот гляди. Вот ежели у человека, к примеру, кожная болячка. Болезнь ли это?
— Ну… Смотря какая… Если дерматит или язва — да, болезнь. А если человек поранился — тогда рана. Назвать ее болезнью вряд ли можно… Но лечить-то ее все равно надо! — принялся рассуждать Алексей.
— Хм… Вона ты как понимаешь… Хорошо. А вот ежели человек сам себе кожу колупает и колупает, колупает и колупает, и затянуться той ране не дает, тока все глубже и глубже ее расколупывает безостановочно… — неотрывно глядя на мужчину, спросил дед.
— Наверное, это тоже болезнь, только психическая. Психику человеку лечить надо, — уверенно ответил Алексей.
— Ну… Пусть так. То есть понимаешь, да? Чтобы вылечить такую рану на теле, человеку прежде всего следует внушить, что ее колупать не надо, верно? — уже с интересом смотрел на него дед Михей.
— Ну… Да, верно, — кивнул головой мужчина.
— Воот, — довольно сложил руки на животе дед. — Также и с той женщиной. Покуда она сама себя есть не перестанет, язва у ней не пройдет, хоть облечись. Понял ли?
— Понял, кажется… — снова кивнул Алексей. — Только откуда ты знаешь, болезнь это или нет? Как ты отличаешь, когда человек действительно болен, а когда вот так?
— Подь-ка сюды, — поманил он пальцем Алексея, приблизившись к нему через стол. — Ну! Не бойся, иди, — усмехнулся старик.
Алексей опасливо потянулся к нему через стол. Крепко ухватив мужчину за голову, дед Михей сильно сжал руки у него на висках.
— Не бойся, Алеша. Гляди, — мягко проговорил дед, впиваясь в него взглядом.
И вдруг у Алексея закружилась голова, и он куда-то начал падать, кувыркаясь… Он в ужасе зажмурился, и вдруг понял, что сидит… в песочнице, ковыряясь лопаткой в песке, а рядом с ним маленькая девочка. Девочка усадила двух кукол на край песочницы, на широком бортике расставила красивую фарфоровую кукольную посуду, и, налепив из песка пирожков, наложила их куклам в тарелочки. Что-то щебеча, она уговаривала кукол поесть, поднося каждой ко рту то расписную тарелочку с пирожком, то крошечную чашечку — запить.
Внезапно Алексей с отчетливостью понял, что он страшно хочет иметь такую же вот посуду, и таких же красивых кукол… Хочет настолько сильно, что ему аж дышать тяжело стало. Он с жадностью следил за каждым движением каждого игрушечного предмета, не в силах оторвать от них глаз, с каждой секундой наливаясь лютой злостью на счастливую обладательницу столь желанных предметов.
Бросив свое ведерко, он весь подался к той девочке, страстно желая ударить, обидеть ее. Ему безумно хотелось сделать что-то, чтобы она заплакала, а еще лучше — убежала, исчезла, оставив ему вожделенные игрушки. Не в силах справиться с обуревавшей его злостью и страшной, черной завистью, застившей глаза, он изо всех сил ударил девочку лопаткой по голове…
Снова доля секунды головокружение, и вот он уже сидит в классе, краем глаза следя за соседом по парте. Знакомое удушающее чувство зависти подкатывает к горлу, скручивая внутренности в животе в жгучий комок. У соседа в руках красивейшая шариковая ручка — сверху прозрачная, толстая, а в ней плавают разноцветные рыбки и осьминоги, морские коньки и малюсенькие черепашки, а жидкость внутри вся наполнена медленно опускающимися блестками. Мальчик пишет, ручка шевелится, и кажется, что рыбки и морские животные живут там своей необычной жизнью, плавают, гоняются друг за другом… Он не слышит, что говорит учитель, он изо всех сил пытается справиться с душащей его злостью на этого мальчишку — обладателя волшебной ручки. И когда звенит звонок, он, дождавшись, когда учитель выйдет из класса, внезапно сильно толкает этого мальчика, и тот падает, ударившись головой о батарею…
Перед глазами Алексея, как в калейдоскопе, мелькают картинки: вот у подруги новое шикарное платье, и он безумно желает иметь такое же… Вот другая подруга выходит замуж, а он обмирает от зависти и злобы, рассматривая ее белоснежное платье и обручальное кольцо на тоненьком пальчике… Вот у соседки муж возится на даче, и она рядом с ним. Они смеются, вместе что-то делают, он шутя окатывает ее из шланга водой… А он вертится в кровати, не в силах заснуть из-за душащей его злости, и то и дело упираясь взглядом в широкую спину собственного пьяного мужа, безмятежно храпящего рядом.
Все быстрее и быстрее несутся перед глазами Алексея красивые дома, машины, букеты, платья, туфли, мебель, сумочки, прически и люди, люди, люди… И словно со стороны он вдруг видит, как с каждой страстно желаемой вещью он словно раздваивается, и вторая его, или, точнее, ЕЁ копия вгрызается в собственный желудок, рвет его зубами, захлебываясь кровью, отрывает клоки плоти, глотая их, и снова вгрызается в истерзанную рану… Снова, и снова, и снова…
Голова снова закружилась, и Алексей внезапно услышал голос деда Михея, зовущий его.
— Алеша! Алеша, открывай глаза! — произнес старик, и мужчина послушно распахнул глаза, не сразу поняв, кто он и где он…
Наконец, он выхватил взглядом знакомый деревянный потолок, стол, накрытый клеенкой, простые клетчатые занавески на окне…
— Что… Что это было? — прохрипел он, пытаясь справиться с эмоциями, затопившими его. Надо сказать, весьма неприятными и пугающими его эмоциями, такими незнакомыми ему…
— Ты спрашивал, как я могу понять, болезнь у человека или… или не болезнь. Я не знаю, как объяснить это словами. Проще показать. Понял теперь, о чем я? — тяжело опираясь руками на стол, спросил дед Михей.
— И ты вот так… с каждым? — с трудом выговорил Алексей, все еще пытаясь сбросить с себя чужие неприятные эмоции.
— Да, Алеша. С каждым, к кому прикоснусь. Могу и не прикасаясь, но то сложнее намного, надо силы приложить, настроиться… А коснешься — оно само в тебя вливается, — кивнул старик.
— И меня… меня тоже вот так… видел? — спросил мужчина, заливаясь краской. — Боже…
— И тебя тоже, — усмехнулся дед. — Я же дотрагивался до тебя. Не переживай, я привык. Да и нет в тебе ни злобы настоящей, ни зависти. Потому так и неприятно тебе было то, что ты увидел — не твое это, непонятное что-то, чуждое. И это хорошо.
— Дед Михей, и то, что будет, ты тоже вот так… видишь? — с интересом спросил Алексей.
— Ааа, Алеша, — со смехом погрозил ему пальцем дед. — Так, да не так. Но да, вижу.
— Ааа… — Алексей весь подался вперед, глаза у него загорелись, но старик, махнув рукой, перебил.
— И не спрашивай. Не скажу я тебе ничего. Не гоже это. Не надо людям знать, что с ними будет, ни к чему то, — откинулся дед Михей на спинку стула.
— Дед Михей!!! — вскрикнул Алексей.
— Нет, Алеша, и не проси. Не надобно тебе этого, — строго ответил старик.
— Дед Михей… Ты мне только одно скажи: будет у меня ребенок? Родит жена? — с надеждой спросил мужчина.
— Нет, Алеша, не скажу. Придет время, сам узнаешь все, — сдвинув брови, ответил Михей. — Были люди, кто пытался изменить что предначертано. И изменить ничего не изменили, еще и дел наворотили кучу. Знаешь ведь, говорят: кому сгореть, тот не утонет. Что бы я ни сказал — все не на пользу пойдет. Потому ни к чему это. Живи. Делай, как считаешь нужным, и все у тебя сладится.
