и меловым плоскогорьям к востоку от Йорка. Этим, однако, дело не кончилось, и жители нового королевства после борьбы, о которой мы ничего не знаем, вскоре превратили в пепел Йорк и предали огню и мечу всю местность в долине Узы. Тем временем пираты появились также в Форте и пробрались вдоль Твида. Прибывший с пятьюдесятью лодками Ида основал королевство Берниция, построил столицу на скале Бамборо и двинулся дальше, везде встречая упорное сопротивление, послужившее сюжетом для английских саг. Последовавшая затем борьба между королевствами Дейра и Берниция за верховенство на севере окончилась их объединением под властью короля Берниции Этельрика, и из этого союза образовалось новое королевство — Нортумбрия. Так Британия была окончательно превращена в Англию.
Понятна жадность, с которой мы хватаемся за всякую возможность узнать что либо о судьбе наших предков, но тщетно прислушивались бы мы с этой целью к монотонным жалобам Гильды Премудрого, единственного писателя, оставленного британцами. Гильда был современником и очевидцем вторжения пиратских орд, ему мы обязаны сведениями о завоевании Кента, но он решительно умолчал обо всем, что касается образа жизни английских завоевателей. Вообще обо всем, что делалось по ту сторону границы Новой Англии, выросшей вдоль южных берегов Британии, Гильда упоминал лишь мельком; по всей вероятности, он сам имел лишь слабое понятие о разрушенных укреплениях, об алтарях, оскверненных языческими нечестивцами.
Его молчание и неведение очень характерны для того времени: ни одна британская голова ни разу не склонилась добровольно перед завоевателями, и не нашлось ни одного британского пера, которое описало бы покорение своего народа. Целое столетие после вторжения англов бритты все еще называли их не иначе как «варварами», «волками», «собаками», «щенками из конуры варваров», «племенем, ненавистным богу и людям». Их победы казались британцам победами злых духов, карой божественного правосудия за какой-то грех всего народа. Их опустошения, как бы ни были они ужасны, рассматривались как явление преходящее, и британцы твердо верили в исполнение предсказания, гласившего, что в следующем веке власть пришельцев будет низвергнута. Не было речи не только о подчинении, но даже и о сношениях с пришельцами, и вот почему Гильда ни единым словом не упомянул ни об их судьбе, ни об их предводителях.
Несмотря на это молчание, мы все же кое-что знаем об устройстве английского общества в завоеванной стране. Нельзя не обратить внимания на то, что завоеватели Британии представляли собой единственную чисто германскую народность, осевшую на развалинах Рима. В других странах, — в Испании, Галлии, Италии, хотя победители были также германцами, но религия, общественная жизнь, административное устройство — все осталось по-прежнему римским; в Британии же Рим сделался каким-то смутным преданием о прошлом. Вся организация правительства и общества исчезла вместе с народом, которому она принадлежала. Мозаики и монеты, которые мы находим в недрах наших полей, принадлежали не нашим английским предкам, а римскому миру, стертому с острова их мечами. Законы этого исчезнувшего мира, его литература, обычаи, верования ушли вместе с ним. Новая Англия была языческой страной, и культ Одина и Тора восторжествовал в ней над религией Христа.
Из всех германских разрушителей Рима одни англы отвергли религию низвергнутой империи. В других римских провинциях христианское духовенство служило посредником между варварами и побежденными, но в завоеванной англами части Британии христианство совершенно исчезло. Реки, усадьбы, граница, даже дни недели носили имена новых богов, сменивших Христа. Но если Англия и казалась вследствие всего этого пустыней, из которой исчезла всякая цивилизация, эта страна все же таила в себе зародыши жизни несравненно более высокой, нежели та, которая была уничтожена. Основанием нового английского общества служил «свободный человек», тот, которого мы уже видели обрабатывающим землю, отправляющим правосудие и приносящим жертвы богам совершенно самостоятельно в его далеком отечестве у Северного моря.
Как бы жестоко ни обошлись англы с материальной цивилизацией Британии, но они не могли быть лишь разрушителями. Едва прекратилась война, как воин превратился уже в пахаря, и дом свободного крестьянина появился около груды развалин сожженной им виллы. Маленькие группы родственников стали соединяться в «tan» и «ham» на берегах Темзы и Трента совершенно так же, как это было на Эльбе и Везере. Их связывали между собой не только узы крови, но и отношение к земле, владение ею на общинных началах. Образ жизни каждой небольшой сельской общины в Британии ничем не отличался от образа жизни ее родичей в Шлезвиге. Каждая община имела свои холм или священное дерево как место для народного веча, свою межу (марку) как границу, чинила суд по свидетельствам родственников обвиняемого и издавала законы собранием всех свободных людей, а также избирала себе начальников и назначала лиц, которые должны были сопровождать начальника или эльдормена в сотенное собрание или на войну.
Впрочем, в некотором отношении примитивные формы английского быта изменились с переходом англов в землю бриттов. Завоевание породило королей. Вероятнее всего, что на родине англы совсем не знали королей, так как там каждое племя управлялось в мирное время своим старейшиной (эльдорменом). Но при такой войне, какую вели англы с бриттами, необходимость заставила их иметь общего предводителя, и такой предводитель занял вскоре положение более значительное, нежели положение временного начальника. Сыновья Генгеста сделались королями Кента, сыновья Эллы — королями Сассекса, вестсаксы избрали своим королем Кердика.
Выбор короля крепче связывал между собой деревни и племена. Новые правители окружили себя дружинами «товарищей», или «тегнов», служба которых вознаграждалась особым пожалованием им участков общественной земли. Социальное положение каждого из таких «товарищей» не было наследственным, но в конце концов именно из них образовалось дворянство, сменившее собой эрлов прежнего английского быта. Войны, породившие короля и дворянство, и были причиной возникновения рабства. У англов, как и у всех германских народов, всегда существовал класс несвободных людей, но численность этого класса, мало изменившаяся с покорением Британии, увеличилась вследствие междоусобных войн, начавшихся между самими завоевателями. Никакое общественное положение не избавляло военнопленного от рабства, на которое иногда смотрели даже с радостью — как на средство избавиться от смерти.
Пример этого мы видим в рассказе о благородном воине, раненном в битве, между двумя английскими племенами и приведенном в качестве раба в дом ближайшего начальника. Он назвал себя крестьянином, но его господин проник в его тайну. «Ты заслуживаешь смерти, — сказал он ему, — потому что все мои родные и братья пали в битве»; но ради какой-то своей клятвы он помиловал пленного и продал его одному фризу в Лондон, по всей вероятности, работорговцу из тех, которые возили тогда английских пленников на невольничий рынок в Риме.
Не только война,
