наконец-то позволив себе разреветься. – Тебя не будет очень долго.
– У тебя останется цилиндр, который я для вас записала. Когда будешь сильно по мне скучать, просто поставь его вместо Ватсона. Я оставила для вас с папой много маленьких посланий. Будет так, словно я рядом с вами.
– Нет, не будет. Это не то же самое.
Я почувствовала, как мама прижалась лицом к моей макушке, почувствовала ее теплое дыхание у себя в волосах.
– Я знаю, – проговорила она наконец. – Я знаю.
Я уткнулась лицом ей в плечо, промочила ее блузку своими глупыми, бесполезными слезами.
– Почему ты не можешь просто взять и остаться! Ее, может, и в живых-то уже не будет, когда ты прилетишь!
Мама пригладила мне волосы и поцеловала меня в лоб.
– Потому что она – моя мама, – ответила она. – Я хочу с ней попрощаться. Я боюсь, что это мой последний шанс, и буду до конца своих дней мучиться, если его упущу. Я люблю ее точно так же, как ты любишь меня.
Разумеется, я ее поняла. Но это и уничтожило меня, поскольку любовь, которую я испытывала в тот момент, была такой же устрашающей и жадной, как самая оголодавшая собака. Она не оставляла места ни для кого другого, даже для моего собственного отца. А если в моем сердце не было места для него, значит, в мамином сердце не было места для меня. Я наконец-то осознала, почему она так легко смогла оставить меня.
– Однажды, – сказала мама, – тебе тоже захочется со мной попрощаться.
4
На следующее утро после ограбления шериф Бейкерсфилд собрал нескольких мужчин, и они на лошадях выехали на дорогу, ведущую к Дигтауну. Я забралась на крышу закусочной и следила за ними, пока они не скрылись из виду. Мне отчаянно хотелось, когда они вернутся, увидеть, как за их лошадьми бредет хотя бы один из тех подонков и от его связанных рук к луке седла шерифа тянется веревка. Несмотря на опасливые разговоры, услышанные прошлым вечером, я все еще не сомневалась, что правосудие покарает всех, кто этого заслуживает.
Тем же днем мужчины вернулись домой ни с чем. Это не укладывалось у меня в голове. На обратном пути они проезжали мимо закусочной, под моими свисающими с крыши ногами.
– Вы их не нашли? – крикнула я.
Фенрис повернулся ко мне, хотя ему не хватило смелости поднять свой пристыженный взгляд выше уровня моих туфель.
– Мы только к окраине подъехали. В сам город не заходили.
– Что? Почему?
Но больше он ничего не сказал и вслед за остальными направился к конюшням.
Мне хотелось завопить им вслед, назвать их трусами, спросить, почему они так легко сдались, почему у них не хватило смелости даже войти в Дигтаун, не говоря уже о том, чтобы поехать дальше; однако я знала, что они отрастили себе мозоли, защищающие их от моих замечаний. Поэтому я просто гневно посмотрела им вслед и мысленно записала их в ничтожества.
На другой стороне улицы стоял в дверях своей мастерской Джеремайя Шенк, чистенький и нарядный в своей накрахмаленной белой рубашке и застегнутом на все пуговицы черном жилете. Мне пришло в голову, что я ни разу не видела его испачкавшимся, и это стало для меня еще одной причиной его ненавидеть. Он смотрел на проходящих мимо лошадей, а когда они скрылись из виду, уставился на меня.
– Вам придется привыкнуть к разочарованию, юная мисс Крисп, – крикнул он.
– Тогда я должна поблагодарить вас за великолепный наглядный урок, – ответила я.
Он отвернулся и ушел в мастерскую.
Я решила еще ненадолго задержаться на крыше. Внизу, вопреки советам доктора, возился папа. Он хотел привести «Матушку Землю» в порядок и открыть ее двери как можно скорее. Мужчины, собравшиеся в закусочной прошлым вечером, чтобы искать оправдания собственной нерешительности, устроили в ней больший бардак, чем грабители, которые хотя бы действовали быстро и методично. Мне хотелось помочь папе, но я чувствовала, что на него снова нашла тень, из-за которой он делался отрешенным и ожесточенным, и у меня не было желания находиться с ней рядом. Я боялась, что нападение лишило папу способности ей сопротивляться.
Обычно, когда я не работала в закусочной, я ходила в школу, но мисс Хэддершем сказала, что в этот день уроков не будет. Пусть люди и расхаживали по улицам, разбрасываясь храбрыми словами и выпячивая крепкие груди, страх быстро овладел Нью-Галвестоном.
Так уж влиял на нас Дигтаун с тех пор, как началась Тишина. Он сделался про́клятым городом.
На протяжении многих лет в Дигтауне не было ничего особенного; он просто был местом, где выполнялась настоящая задача нашей колонии. Странность – этот чудодейственный минерал – добывалась в марсианских горах и отправлялась на Землю, где ее перерабатывали в субстанцию, которую мы помещали внутрь Автоматов, наделяя их характерами – иллюзией разума. Начавшись с нескольких десятков палаток, окружавших Глотку, Дигтаун постепенно вырос в маленький самостоятельный городок. Там были свои лавки, своя больница, своя церковь. Там была мастерская мистера Уикхэма, торговавшего запчастями для машин. Это было очень удобно для шахтеров; они удовлетворяли все свои насущные потребности на месте и приходили в Нью-Галвестон, лишь когда им этого хотелось.
С началом Тишины эта обособленность стала служить и нашим интересам тоже. Раньше «Горнопромышленная компания Теллера» каждые три месяца привозила своим работникам смену и возвращала их на Землю, не позволяя слишком долго подвергаться воздействию Странности и давая возможность прийти в себя дома. Никому из них не разрешалось отрабатывать больше одной вахты в год. Шахтеры, навещавшие наш город в те дни, ничем не отличались от любых других рабочих, и их с радостью обслуживали.
Тишина изменила это, как изменила все остальное. Теперь Странность запустила свои пальцы глубоко им в головы. К ужасу всех жителей Нью-Галвестона, работа в шахтах продолжалась, хотя отправлять камни было некуда, а перерабатывать их здесь было невозможно. Минерал менял всех, кто с ним работал. Самым очевидным признаком этого были светящиеся зеленым глаза, но Странность влияла и на поведение шахтеров. Они делались безразличными, рассеянными… и непредсказуемо агрессивными. Они все еще порой посещали Нью-Галвестон и, когда это случалось, отравляли атмосферу вокруг себя. Это вызывало у горожан тревогу и беспокойство. Жители Дигтауна казались предвестниками какой-то темной неизбежности, призраками будущего, вернувшимися в прошлое, чтобы нас предостеречь.
Мы думали, что Странность нам не угрожает, потому что укрыта в скалах. Но если она меняла шахтеров, не изменит ли она и нас? Визиты в Дигтаун порождали мысли,
