его я не видел. Словно на нём была перетекающая маска. Просто чёрный провал, в котором угадывались угольки глаз.
— Но я бы и сам мог победить, — проговорил я не столько с претензией, сколько для того, чтобы обозначить свою позицию. — Но благодарен за поддержку.
— Бесспорно, — кивнул мне трибунал. — Впрочем, зачем рисковать? Тебе ещё многому надо научиться.
В это время Борис всё ещё с открытым ртом обходил имперского палача со всех сторон. Было видно, что его восхищению нет предела.
— А вы можете ещё раз Карающий Меч показать? — попросил он, хлопая глазами.
— Только быстро, — усмехнулся Святояр и крутанул в воздухе полоской света, нарисовав знак, который мне показался смутно знакомым, хотя откуда бы? — А ты что умеешь? — обратился он к Борису, спрятав светящийся клинок.
— Да много всего, — смутился двухметровый юноша, который тем не менее уступал трибуналу в росте. — Только всё это мне нельзя, — проговорил он с досадой в голосе.
— Это почему ещё? — поинтересовался палач, и мне показалось, что там, где должны быть глаза, что-то блеснуло. — Такие интересные способности, и нельзя?
— У меня договор, — ответил тот, разводя руками, — по которому я не имею права никого воскрешать. Только нежить упокаивать. Да на операциях по сложным пересадкам помогать.
— Чудно́, — хмыкнул себе под нос Святояр. — А ты, — он обернулся ко мне, — что умеешь ты?
И тут я, который пару минут назад утверждал, что сам смог бы уложить пару десятков человек, понял, что ничего-то о своей магии и не знаю. Так, крохи. Но даже об этом сказать не могу. Ну а что именно? Что откинул полицейского, когда тот взял меня за руку? Или что у меня кулаки светиться начинают, если их сжать?
В этот раз выручил Боря, за что я проникся к нему огромной благодарностью. Видя мою заминку, он сказал:
— Да он же три дня в коме был, — при этом он смешно сложил руки на груди и закатил глаза. — А по всем показаниям, вообще, клиническая смерть. Так что он может и не помнить. А магия могла и ослабнуть.
— Ого! — покивал трибунал и снова обернулся ко мне. — Хорошо сохранился для нежити.
При этом слове я тут же напрягся. Мне не нравилось, что за последний час меня несколько раз назвали нежитью.
— Он не нежить, — вскинулся Борис, враз утратив расслабленный вид. — Я могу поклясться на чём угодно.
— Расслабьтесь, — проговорил он, выставив вперёд руку, словно осаживая нас. — Просто неудачная шутка. Я знаю, что он не нежить. Это в пророчестве было.
— Что ещё за пророчество? — я поднял голову, пытаясь найти его глаза или хотя бы то блестящее, что видел, но теперь там была только тьма.
— Да так, — отмахнулся трибунал и огляделся по сторонам. — Наше внутреннее. Давайте я лучше вас по домам развезу, чтобы полицейские и канцелярские до вас не добрались по пути.
И тут я подумал, что вряд ли человек бы стал спасать нас, чтобы убить чуть позже. С другой стороны, он тоже мог охотиться за тем цилиндром, что скрывался в моём кармане. Как там бишь его? Тайнопись?
— Пожалуй, соглашусь, — ответил я и глянул на Бориса.
Тот, в свою очередь, посмотрел на меня. И пожал плечами, выражая позицию: мол, если ты едешь, тогда и я.
Машина оказалась довольно странной, на мой вкус, впрочем, как и оружие. На узких колёсах и довольно округлых форм. Мне на ум почему-то пришло слово «ретро», хотя тут это явно было обычное средство передвижения. Сзади находился огромный цилиндр, в котором закручивались золотистые вихри, похожие цветом на клинок трибунала.
Первым мы завезли моего нового знакомого некроманта, так как оказалось, что живёт он в двух кварталах от больницы и каждый день ходит сюда пешком.
— Встретимся завтра? — спросил он, выходя из машины, но мне почему-то показалось, что сделал это он больше для проформы.
Поэтому ответил в том же ключе:
— Конечно, до завтра.
А вот моё место жительства осталось для меня загадкой. Врач с треугольной седой бородкой, которого Борис назвал Лукой Сергеевичем, так и не сказал, где я живу.
— Домой? — поинтересовался у меня трибунал при том, что уже тронулся.
— Желательно, — сказал я, предпочитая не вдаваться в подробности.
Я решил, что если он спросит адрес, то я начну разыгрывать драму с потерей памяти. А так незачем. Однако он сказал совсем другое, что заставило меня сильно напрячься.
— Бори в пророчестве нет, — проговорил он, глядя сгустком тьмы, что был у него вместо лица, на дорогу.
Не знаю уж почему, но я воспринял эту фразу, как угрозу.
— И что теперь? — я сам слышал, как ощетинился, восставая против чего-то такого, что сам не мог понять. — Борис — отличный человек. Он мне очень сильно помог.
— Да я и не против, — меланхолично ответил Святояр, предпочтя не замечать моего настроя. — Просто потом нам с тобой не надо будет удивляться изменениям.
— Нам с тобой? — переспросил я. — Честно говоря, я был уверен, что вы довезёте меня до дома, и больше мы с вами не увидимся.
Почему-то я не мог называть его на «ты», хотя у него подобное обращение ко всем выходило легко и без особого напряжения.
— Ну да, конечно, — хмыкнул тот. — А полковника Голицына ты куда денешь? Это такой тип, просто ужас. Он, как чирий. Его в одном месте выдавишь, так он в другом вскочит. Так что моя компания тебе ещё пригодится. Да и обучение, полагаю, не помешает. Вот какой у тебя дар?
— У меня? — зачем-то переспросил я.
Хотя нет, точно знаю, зачем. Потому что я понятия не
