вечерами, после ухода дежурного воспитателя, он, в нарушение правил, поддвигал свою кровать к моей и рассказывал о своей охоте, рыбалке и особенно часто о чудесах его отца-шамана Афанасия Николаевича Куполенова, по прозвищу — “Баранчук”.
В зимние каникулы Баранчук приехал специально посмотреть, что такое самолет, который впервые приземлился в Наканно в прошлом 1937 году и был встречен, как рассказывали, с красными флагами, Попутно Баранчук хотел взять сына Никитку домой на каникулы и меня по просьбе отчима.
Летом того же года, когда начала спадать в Тунгуске вода, мы с Никиткой на двух берестяных лодках, зажав зубами длинные шнуры блесен, ловили щук в ближнем заливе. Вернулись в поселок поздно. Оставив берестянки перевернутыми кверху дном на берегу, как это делали все рыбаки на Тунгуске, и засунув под них весла, зашли в чум Баранчука. Отец Никитки камлал (шаманил). У его ног, возле тлеющих углей костра, расположенного в середине чума, сидел человек, накрытый суконной паркой. Человек стонал. Баранчук бил в бубен и громко пел. Присутствующие, поджав под себя ноги и покачивая головой в такт ударам, подпевали шаману.
— Вот здравствуйте, спасибо, что пришли, мои добрые духи, — обратился к кому-то шаман, глядя на открытое отверстие для выхода дыма в потолке чума. Он сел на корточки, низко поклонился, потом резко вскочил и громко ударил в бубен:
— Бугады, бугады, муханэ-муханэ, — закричал шдман. Он стал сильно ударять в бубен, и неистовый звон бубенчиков и маленьких колокольчиков, разлетевшись по всему чуму, заполнил все оглушительным звоном. Шаман, высоко подпрыгивая, метался вокруг потухающего костра, сдувая вихрем своего движения налет пепла с гаснущих углей. По-прежнему, подняв голову к потолку чума, шаман пел:
— Я слышу духов... я слышу духов-предков... скорее... скорее. Муханэ... Чокогир... спаси душу девочки... ее душу хочет забрать Харги-товар. Отбери у него душу женщины. Вот... вот... Да, да... отбери... гони, гони его прочь, пусть он уходит.
Шаман пел, кричал, звал, прогонял, корчился, извивался всем телом и громко стучал колотушкой в бубен.
— Так-так, Чокогир, теперь верни душу девчонке. — Шаман резко осел на колени, уронив голову на бубен, и стал им вертеть полукружьем. Потом быстро накрыл бубном свою голову и лег у костра, на выжженную землю. Колотушка, с изображенной на ее конце головой лося, откатилась в сторону. Пальцы скрюченных рук расползлись в разные стороны, стали медленно и бессильно царапать остывшую золу костра. Шаман чуть слышно прощался с духами. Двое мужчин сняли с шамана бубен, переложили его на оленью шкуру и увели больную девочку в деревню. Шаман, укрытый паркой, спал.
Никитка потом с гордостью сообщил о том, что девочка стала здоровой.
Однажды, это было уже в конце августа, Никитка позвал меня в свой чум. Отец его должен был в этот день шаманить. К нему приехали люди из соседнего стойбища: Лонтогир с женой, Норговуль и Илья Чемда. Никитка слышал, как они рассказывали, что видели необычные, большие следы возле разодранного оленя на песке на берегу речки. Следы были намного больше, чем у медведя. Несведенное мясо оленя было развешено большими кусками высоко на тонких деревьях, на которые бы медведь забраться не мог. Они рассказывали, что в ту же ночь около их стойбища на берегу реки кто-то перевернул все их лодки, разбросал греби и переломал все вешала для сеток.
В ту ночь сильно лаяли собаки. На песке утром люди обнаружили те же следы, которые были возле убитого оленя. Через несколько дней скоропостижно умерли два нестарых эвенка.
Когда мы с Никиткой подошли к чуму, камлание уже началось, потому что были слышны удары бубна и громкий голос Баранчука. Он просил кого-то о помощи. Когда мы вошли в чум, шаман стоял на коленях у тлеющего костра и бросал в него маленькие кусочки хлеба. Он был в большом возбуждении. Вдруг он вскочил на ноги, откидывая после каждого удара бубен то в левую, то в правую сторону, и стал кружить по часовой стрелке вокруг костра. Он просил духов Чокогир избавить людей от злого духа, от страшного пришельца, выгнать его из угодьев, сжечь в огне, утопить в воде, закопать в землю.
Возбужденные люди в чуме поддерживали шамана одобрительными возгласами, устрашающими движениями и выкрикивали проклятия злому духу. В чуме царила нервозность, которая никого из присутствующих не могла оставить равнодушным. Организатором этой силы коллектива был шаман. Каждый из присутствующих по-своему выражал ненависть к неизвестному пришельцу, каждый ощущал свое прикосновение к силам запредельного мира, способного, по их мнению, с помощью шамана изгнать злого духа с их территории. Эта забота становилась делом не только шамана, но и всего рода.
Шаман с огромнейшей энергией взывал к помощи Бупа — духа неба, взывал к бурканам и сэваки — духам тайги, он просил их избавить его народ от злых пришельцев. В награду за это люди дадут духам белого оленя...
Когда окончилось камлание и был совершен ритуал жертвоприношения (по своим главным элементам, как и камлание, он одинаков у всех народностей Севера), шаман Баранчук, устало шагая, вошел в чум и лег на оленью шкуру, отвернувшись от людей. Он погрузился в забытье. Когда мясо оленя было сварено, шамана разбудили, и началась общая трапеза, жертвенная часть из которой была отдана духам.
... Весной следующего года отчим неожиданно уволился. Погрузив вещи на шитик, мы всей семьей двинулись к Туруханску, до которого было почти полторы тысячи верст.
* *********
В первые дни войны отчим ушел на фронт. Но воевал он недолго. В конце 1941 года, будучи на Карельском направлении, он попал в плен. До самого конца войны он работал на хозяйстве у фермеров сначала в Швеции, а затем в Норвегии. Более года после освобождения из плена (в период перепроверки всех обстоятельств пленения) он работал на угольных шахтах в Ткварчели. Затем вернулся на Север. Однако он был принят в своих бывших начальствующих кругах не как герой и вынужден был снова “колесить” по России, чтобы найти себе место. Перед отъездом отчим рассказал наконец-то, почему он “бежал” из Коканда и вынужден был всю жизнь скрываться в самых отдаленных местах Восточной и Западной Сибири, бесконечно меняя место жительства.
Однажды летом, когда отец работал в городском отделе ОГПУ в Коканде, ему поручили отвезти пакет секретных документов в Ташкент. Об этих документах он знал одно, что они касались Фадзулы Ходжаева, одного из первых руководителей Узбекистана. Но на первом же полустанке, когда отчим переходил из одного вагона в другой, в тамбуре к нему подошли
