меня ведьмой, но я всегда чувствовала себя лишней в нашем обществе. Все эти качества и интересы я старательно прятала — знала, что засмеют, или того хуже, прогонят с позором. Конечно, я люблю клинки и кинжалы, — ее рука потянулась к поясу, где обычно висело оружие, но остановилась — сейчас его у охотницы не было. — но убивать людей… Это другое.
— Вот почему ты не кажешься очень-то шокированной для охотницы на ведьм, — заметила Ти. — Ты обернулась тем, против чего сражалась, но в глубине души ты уже это подозревала.
Вил застонала и уткнулась лбом в стол.
— Неужели твоя мама тебя не поймет? — осторожно спросила Ти, разглядывая ее макушку. — Ты не можешь вернуться и объяснить, что больше не будешь охотиться на ведьм?
Со стороны Вил раздался какой-то сдавленный смешок, который легко можно было спутать со всхлипом. Она подняла голову и посмотрела прямо на Ти. Какое-то время девушка молчала, будто решая, стоит ли ей говорить следующие слова.
— Моего отца убили ведьмы. По крайней мере, так мне сказали — я уже и не знаю, чему верить. Я была маленькая и ничего не видела — это произошло на охоте. Теперь моя мама одержима идеей истреблять ведьм одну за другой, хотя папу это не вернет.
Ти закусила губу и не решилась сказать что-нибудь в ответ. Вил уставилась мимо нее отсутствующим взглядом:
— Уж лучше пусть она думает, что ее дочь тоже убили ведьмы.
Ти не выдержала и схватила ее за руки.
— Что ты такое говоришь? А если она передумает и перестанет желать мести ведьмам?
— Ты не знаешь мою мать, — хрипло рассмеялась Вил. — Когда я сказала, что она одержима идеей истреблять ведьм, это был не оборот речи. Это ее жизнь. Иногда мне кажется, что она видит во мне только инструмент для расправы над ведьмами, а не родную дочь со своими интересами и страхами, — ее голос надломился. Она опустила голову.
— Но она же твоя мама, — недоумевала Ти, сжимая ее пальцы сильнее. — Неужели она бросится на тебя с ножом?
Вил даже говорить ничего не стала — все было понятно по пропитанному болью взгляду.
— А твои родители где? — спросила она вдруг Ти.
Ти выпустила ее руки из своих и опустилась обратно на стул.
— Отца я не знаю, он ушел еще до моего рождения. Мы с мамой жили в деревне далеко-далеко отсюда. Мне было одиннадцать лет. У мамы были огненно-рыжие волосы и добрые глаза. Она могла часами слушать шелест листьев и журчание ручейка — говорила, что это ее успокаивает, а в шепоте природы можно услышать ответ на любой волнующий тебя вопрос.
Вил слушала внимательно и молча.
— Она учила меня основам магии, при этом строго наставляя скрывать наш дар от остальных, потому что, по ее словам, люди боятся тех, кто их сильнее. Мама выращивала цветы, овощи, фрукты и ягоды и продавала их на рынке, зарабатывая нам на жизнь. Я дружила с девочками в городе, куда она ходила утром на работу, и иногда бегала к ним видеться — играть на полянах, плести венки и рассматривать интересные вещицы на рынке. Дорога к городу шла через небольшой лесок, где в округе людей не было. Мама каждый раз перед уходом повторяла, чтобы я возвращалась задолго до темноты и была предельно аккуратна. Я ее слушалась, но однажды после местного праздника задержалась и попросила подружку с ее мамой проводить меня, чтобы было не так страшно.
Ти помолчала, постукивая подушечками пальцев по столу.
— У нас тогда проходила ежегодная ярмарка ремесленников. Празднование гремело на весь город, улицы освещались огнями, ремесленники выставляли свои работы в лавках на главной площади, и к нам даже приезжали гости из соседних деревень. В самом центре стояли столы со скамьями, где в больших чанах варили пряный апельсиновый чай, а на открытом огне готовили баранину с овощами. Угощали бесплатно, если ты что-нибудь купишь или смастеришь под руководством ремесленника. Я тогда сшила ключницу в виде грибочка и очень ею гордилась, хотела поскорее подарить ее маме. По пути домой я теребила ее в руках, разглядывая неровные стежки. Подружка слепила керамическую собачку с разного размера ушами и как будто бы ухмыляющейся мордашкой. Мы как раз обсуждали праздник и наши поделки, когда набрели на лису с тремя крохотными лисятами; было уже совсем темно, и мы случайно подошли прямо к ее убежищу. Лиса бросилась на нас, почуяв угрозу, и только мама девочки успела оттолкнуть нас. Я так испугалась, — Ти покачала головой, в ее печальных глазах тлели воспоминания прошлого. — Действовала из каких-то внутренний побуждений: ключница выпала из моих пальцев, я выбросила руку вперед и крикнула что-то лисе. Не знаю, что я тогда сделала, но она заскулила, поджала хвост и убежала вместе с лисятами. Мать девочки вскочила, вся перепачканная в земле, и стала обвинять меня в ведьмовстве, тыча пальцем. Ее дочка попятилась от меня, смотря на меня как на монстра, а не на подругу, с которой провела столько времени.
Лицо Ти искривилось от злобы, на глазах выступили слезы, и она яростно утерла их тыльной стороной ладони.
— Я спасла ее, а она… Я не знала, что делать, и поэтому просто убежала. До дома оставалось всего ничего, я прибежала вся в слезах и кое-как объяснила маме, что произошло. Она отдала мне амулет, который носила на шее, сказала, что он будет меня защищать, и попросила меня бежать как можно дальше, не оглядываясь и не возвращаясь. Я спросила, не пойдет ли она со мной, но она ответила, что придумает что-нибудь перед жителями города, чтобы они обвинили в колдовстве ее, а не меня, потому что так я буду в безопасности, и никто не будет меня преследовать. Кажется, она сказала, что в силу своего скудоумия они поверят в любую чушь. Она поцеловала меня в лоб, обняла и сказала, что очень любит меня. Это был последний раз, когда я видела свою маму.
— Ты возвращалась в ту деревню? — тихо спросила Вил.
— Нет. Я и без того знаю, что ее сожгли на костре как ведьму, — ответила Ти, не поднимая на нее взгляда. — Об этом кричали на всех углах и во всех газетах, пока я уходила так далеко, как могла, то и дело падая в обморок от усталости и голода. А все из-за того, что я не вернулась домой вовремя.
— Ты не можешь себя за это винить, — возразила Вил. — Ты была ребенком. Ты ходила через этот лес сотни
