удается — это обхватить бедрами мою голову, фиксируя меня на месте, пока я продолжаю доводить ее удовольствие до кричащего пика.
О, подождите. Это кричит Элоди.
— Рэн! Блядь! О черт, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Остановись!
Ощущения стали слишком сильными для нее. Каждый раз, когда я провожу по клитору языком, девушка вскрикивает так, будто вот-вот выпрыгнет из собственной кожи.
— Боже мой! Ну, Джейкоби, клянусь богом, в следующий раз, когда заставлю тебя кончить, я не перестану скакать на тебе, пока ты не начнешь молить о пощаде.
Ухмыляясь, как хладнокровный дьявол, я сажусь на пятки и смотрю на нее. Элоди выглядит чертовски красивой в таком виде: волосы растрепаны, щеки раскраснелись, глаза насторожены, в них пляшет электрическая энергия. Если бы я мог сделать так, чтобы эта девушка ходила с таким видом, будто ее только что трахнули, двадцать четыре на семь, можете не сомневаться, я бы так и сделал. Конечно, мне пришлось бы запереть ее где-нибудь. Если бы каждый встречный парень имел честь наблюдать ее сексуальное сияние, я бы ввязался в драку. И победил бы, конечно, но все же…
— Ты выглядишь очень довольным собой, — говорит она, проводя подушечкой большого пальца по моей нижней губе. Когда погружает палец в мой рот, проводя им по нижним зубам, я понимаю, что она вытирает влагу, которую оставила у меня на губах.
Я хватаю ее за запястье и останавливаю, когда она пытается сделать это снова.
— Даже не думай об этом, Стиллуотер. Я хочу чувствовать твой запах на своей коже и вкус на своих губах весь этот дерьмовый день и половину завтрашнего тоже.
Она удивленно приподнимает бровь, глядя на меня, левая сторона ее рта приподнимается в подобии улыбки.
— Да?
— Да.
— Возможно, это не очень хорошая идея, учитывая, что остаток дня нам придется провести с кучей военных.
— Как будто кто-то из этих усохших ублюдков знает, как пахнет киска, — парирую я, опуская ногу Элоди на пол.
Поднявшись, провожу руками по рубашке спереди, приводя себя в порядок. Элоди издает тихий смешок, тоже расправляя свое платье, разглаживая его. Она наклоняется, засовывая правую ногу обратно в черную лакированную туфлю-лодочку; видимо, та свалилась, когда я закинул ее ногу себе на плечо. Легкость ее смеха ослабляет напряжение, которое бурлило у меня за грудиной, с тех пор как проснулся сегодня утром. С ней все будет хорошо. С ней действительно все будет хорошо. Элоди такая чертовски сильная, стойкая и удивительная. Как бы трудно ей ни было, она всегда поднимается на ноги и отряхивается. Этот день ужасен, но это всего лишь день. Мы пройдем через это. Завтра мы проснемся, и вся эта неразбериха останется в зеркале заднего вида. Мы…
— Ух ты, ох… Господи!
Прежде чем я успеваю протянуть руку и схватить ее, Элоди отшатывается назад, теряя равновесие… и врезается в гроб Джейсона Стиллуотера. Как и все катастрофы, эта происходит как в замедленной съемке: потрясенное выражение лица Элоди, переходящее из удивления в ужас; звук удара ее спины о необычайно блестящее черное дерево; ужасающий момент, когда гроб, в котором покоится кусок дерьма, отец Элоди, скользит по поверхности полированного мраморного постамента, на котором стоит… и падает на пол.
Раздается оглушительный звук раскалывающегося дерева.
На мгновение мы с Элоди смотрим друг на друга. Никто из нас не смотрит в сторону гроба. Никто из нас не смеет. Сексуальное сияние Элоди исчезло, сменившись бескровно-пепельным выражением ужаса. Черт, кажется, ее сейчас вырвет.
— Что нам делать? — шепчет она.
— Что ты хочешь сделать? — шепчу я в ответ.
Гроб определенно сломался. Дерево, по крайней мере, расколото, если не разлетелось на тысячи кусочков по полу. Я рискую взглянуть на другую сторону мраморного постамента, и о черт. Да. Это нехорошо. Джейсон Стиллуотер, седой и одутловатый, как раздувшийся кит, вывалился из роскошного плюшевого гроба и весьма недостойным образом растянулся на холодных церковных плитах. Одет он, конечно, в полные военные регалии. Правда, не хватает фуражки. Я не сразу замечаю, что она лежит на полу рядом с кафедрой. Наверное, укатилась, когда Джейсон бесцеремонно выкатился из гроба.
— Насколько все плохо? — спрашивает Элоди.
Поворачиваюсь к ней, складываю руки на груди и яростно киваю.
— Да, по шкале от одного до десяти, все очень плохо.
Элоди пытается обойти меня, чтобы самой посмотреть на эту сцену, но я преграждаю ей путь, останавливая. Ей не нужно это видеть. При жизни ее отец был жутким человеком. Теперь, когда мертв, тот выглядит как нечто из ночного кошмара. Я не хочу, чтобы его образ с желтоватой кожей и темными впадинами под глазами преследовал ее вечно.
— Не надо, — говорю я. — Наверное, будет лучше, если ты… не будешь смотреть.
Она тяжело сглатывает.
— Ну, мы не можем просто оставить его там. — Она моргает, как бы переосмысливая всю дилемму. — Подожди. Или можем?
— Иди на улицу. Жди меня у машины. Я разберусь с этим.
Элоди встречается со мной взглядом, покусывая нижнюю губу. Ей совсем не хочется, чтобы я с этим разбирался. И чувствует себя плохо, но у нее хватает проницательности, чтобы понять, что она не должна быть свидетельницей того, что находится по другую сторону этого постамента.
— Ты уверен?
— Уверен. — Я быстро целую ее в лоб, затем подталкиваю к выходу из церкви. — Иди.
Ее каблуки громко цокают, когда она спешит прочь. Деревянные двери церкви высотой почти три метра скорбно скрипят, когда Элоди распахивает левую створку и исчезает за ними, выходя под дождь.
Порыв холодного воздуха проносится по церкви, как будто призрак Джейсона Стиллуотера прокрался внутрь, пока дверь была открыта, и теперь выражает свое недовольство недостойным обращением с его останками. Конечно, я понимаю. И тоже разозлился бы, если бы мои земные останки были выброшены из гроба на холодный пол католической церкви.
Я самый большой в мире засранец. Потому что позволил Элоди думать, что собираюсь исправить ситуацию. Верну Джейсона в его гроб. Хотя, черт возьми, я такой и есть. Но скорее оторву себе яйца, чем прикоснусь к этому больному извращенцу через пять дней после смерти. Вместо этого я толкаю тело больного ублюдка носком своего начищенного итальянского кожаного ботинка, обнажая зубы, когда переворачиваю его на спину.
Смерть делает из всех нас посмешище.
При жизни Джейсон был огромным мужчиной. Сильным. Широкоплечий и высокий, с руками размером с лопату, он мог нанести серьезный урон практически любому, кому вздумается. Когда Джейсон набросился на свою дочь и запихнул ее в ящик, у Элоди не было ни единого шанса. Теперь Джейсон
