как раз поступил заказ на брошь в виде стрекозы, и дедушка подумал, что сделает зарисовки, а заодно и меня позабавит. И что, как вы думаете, я увидела на берегу в то утро? Мальчика, всего беленького, в светлом наряде, щёчки нежно-розовые, волосы как белое золото. Только на руке не птица, а стрекоза. Я как закричу: «Дедушка, дедушка, наша статуэтка ожила! Бабушка же мне обещала, что всё исправит!». Меня только чудом от принца и отцепили. Я никак не могла понять, что его нельзя забрать домой. Так ревела, что чуть ещё одну реку не наплакала.
— Ох, какая неловкая ситуация, — говорю я, позабыв про шарф. — И почему же ты не переехала в другое королевство и не сменила имя?
— Пф-ф, я же была ребёнком, — отмахивается Тилли. — С ребёнка какой спрос. Вот дедушка, тот переживал, конечно. Шутка ли, принца напугали. Только Андраник на самом деле ничуточки не испугался. Он протянул мне платок, подождал, когда я смогу говорить, и спросил, в чём дело. А потом сказал, что он, конечно, не статуэтка, но готов быть моим другом. Представляете, какое благородство души? А ведь он был не старше меня. И вот с тех пор мы с дедом иногда гуляли у берега реки, и если мне везло, встречали Андраника. Ему-то не часто дозволяли покидать дворец, но изредка он приходил с кем-то из королевских помощников, чтобы поймать новую стрекозу для коллекции. Ох, вам доводилось слышать об этой замечательной коллекции?
— И слышать, и видеть, — кисло отвечаю я. — Думаю, я уже способен узнать каждую стрекозу в лицо и по имени.
— Как тебе повезло! — с лёгкой завистью говорит Тилли. — А я видела этих стрекоз всего лишь единожды, когда мы с дедом посетили дворец по случаю празднования свадьбы принцессы Эвклиды. Дед у меня не очень-то любил приёмы и балы, но в тот раз было совсем уж неловко отказываться от приглашения.
— Как странно, — говорю я, — мы с семьёй тогда тоже присутствовали, но тебя я отчего-то не помню. А ведь такую рыжую я вряд ли… кхе! Шарф, почему ты меня не остановил?.. Я хотел сказать, что наружность у тебя весьма примечательная, не могу поверить, что увидел бы тебя и забыл.
— Думаю, ты меня и не видел, — хмуро отвечает Тилли. — Ведь принц Андраник как поглядел на твою сестру, так весь мир для него перестал существовать.
Она надувается и делается ещё мрачнее.
— Так что даже стрекоз своих не стал мне показывать, а поручил это дело одной из работниц, прислуживающих в комнатах. Ты можешь себе представить, чтобы он и отказался рассказать кому-то лично о своём собрании? Вот это, наверное, был первый раз. Позволил мне смотреть, сколько я пожелаю, а сам заторопился к вам, и больше обо мне в тот день так и не вспомнил.
— Хе-хе, — говорю я, — видела бы ты его в фонтане! Это было поинтереснее стрекоз.
— Сильвер! — полунасмешливо, полуукоризненно говорит Гилберт.
— И ничего смешного, — сердито отвечает мне Тилли и хмурится. — Если кому-то и стоит этого стыдиться, то вам с сестрой. Вам предложили дружбу, и если она пришлась не по нраву, могли бы ограничиться вежливостью. Но нет, вам понадобилось выставлять бедняжку на смех перед всеми. Принесло это вам радость? Стоило оно того? А-а, что я говорю — такие, как ты, вряд ли признают свою неправоту.
Я и смущён, и рассержен. На самом-то деле этот поступок относится к тем, о которых я жалею и которые ни за что бы не повторил, будь у меня возможность выбрать ещё раз. И очень неприятно слышать слова осуждения от людей, не ведающих о моих теперешних чувствах.
— Надо сказать, — ворчу я, краснея, — мне довольно стыдно за многие события прошлого. И я даже просил прощения у Андраника, было дело.
Тилли недоверчиво глядит на меня.
— Хм, — произносит она. — Будем считать, что я поверила, но знай: я за тобой приглядываю.
— Думаю, пора нам отдохнуть, — вовремя завершает Гилберт эту беседу. — И знаешь, Тилли, хочу сказать, твоя история про статуэтку очень трогательная. Случаи такого рода как раз становятся семейными легендами, которые заботливо передаются из поколения в поколение.
Это он, я уверен, врёт из вежливости, но Тилли сияет, принимая всё за чистую монету.
Глава 5. В небольшой отлучке я не вижу зла
К обеду следующего дня, преодолев ужасные снежные заносы, мы минуем озеро Глубь-Широкое и вскоре оказываемся у входа в подземное королевство. Там, где раньше зиял провал, сейчас установлены прочные дубовые ворота, окованные железом. Это сделал король Фергус по просьбе Скарри Третьего Могучего, когда поток любопытствующих, желающих поглазеть на подземных жителей и Грызельду, перерос всякие рамки приличия.
К воротам прикреплена металлическая табличка, на которой крупно написано:
«ВАМ СЮДА НЕ НАДО!!!
ЕЖЕЛИ ВСЁ-ТАКИ НАДО, СТУЧИТЕСЬ.
А ЕСЛИ ВАМ НЕ ОТКРЫВАЮТ — ЗНАЧИТ, ВАМ ВСЁ Ж ТАКИ СЮДА НЕ НАДО».
И на табличке, и на дереве ворот видны многочисленные вмятины от дверного молотка, но сам молоток отсутствует, осталась лишь осиротевшая цепочка.
— Конские следы, — указывает рукой зоркий Карбри. — Прежде нас ктой-то здесь побывал.
Я многозначительно киваю, хотя и не могу разобрать, где же тут следы. За эти дни их припорошило свежим снегом.
Тилли тем временем выпрыгивает из кареты, зажав саквояж под мышкой, и торопится к воротам, увязая в снегу. Она колотит по створке кулачками, но звук почти не слышен. Тогда девчонка поворачивается к воротам спиной и что есть силы бьёт по ним пяткой.
В дверях открывается окошечко, и оттуда на нас внимательно глядит серая конская морда.
— Что там такое? — спрашивает конь. — Кто таковы, по какому делу?
— Ничего себе, — удивляюсь я. — Столько всего на свете видел, а говорящих лошадей ещё не доводилось встречать.
— Это же Стрекоза, — слегка высокомерно отвечает мне Тилли и продолжает, не снисходя до дальнейших объяснений:
— Мы ищем принца Андраника, мы его друзья.
— Ежели тут всякие будут друзьёв приводить, у нас совсем тесно станет! — ворчит конь. — Мне велено пускать только королей и их родню, а также если что-то очень важное, а я так рассуждаю — нет ничего важнее нашего покоя.
Морда коня ныряет вниз, но вскоре вновь показывается в окошке, и рассказ продолжается.
— Пустили тут одних, прынцессами Третьего королевства назвались, дак они мхи повыдергали, чтобы у себя в саду посадить, а ещё рёв страшный устроили, требовали у своего папеньки, чтобы тот взял Типпи да им подарил, — с негодованием заявляет конь. — Страшное дело! Хорошо хоть папенька их был не
