потрёпанного саквояжа, который она прихватила с собой, сперва чудовищно огромные очки, которые цепляет на нос, а затем — распухший альбом. Затем она принимается делать наброски карандашом, сердито ворча, когда карету трясёт или когда крепко уснувший Гилберт, сидящий между нами, наваливается на её плечо.
Однако ранние сумерки вынуждают Тилли прекратить работу. Она укутывается до ушей, поскольку стоящая у наших ног жаровня окончательно остыла, и тоже погружается в дремоту.
К ночи мы добираемся почти до границы с Первым королевством и устраиваемся под прикрытием Кремовых скал. Остаток пирожков Гилберт отдаёт Карбри — с одной стороны, это справедливо, ведь бедняга весь иззяб и провёл целый день в пути, правя каретой. С другой стороны, я могу умереть голодной смертью. Проклятый Фланн, даже провизию толком собрать не смог! Вот вернусь и прогоню его.
— Что ворчишь? — спрашивает Гилберт.
Они втроём сидят у костра и жарят хлеб на прутьях, пока я надеюсь найти под сиденьем что-то повкуснее, что, возможно, могло тут заваляться. Однако мне пока не везёт.
— Это не я ворчу, — злобно отвечаю я, — это мой живот.
Тилли протягивает мне один из прутиков.
— Хлебушек будешь? — добродушно предлагает она.
— Просто хлеб без ничего? — морщусь я. — Фу, ну что это за еда! Этим ведь и не насытишься даже. Давай же, давай его сюда скорее!
Вскорости заканчивается и хлеб. Карбри заменяет угли в жаровне и просит позволения вздремнуть в карете, а мы остаёмся сидеть у костра, укутавшись в плащи.
Горы защитили то место, где мы находимся, и ветер не нанёс сюда снега. Скалы нависают козырьком над нашим маленьким убежищем, между костром и дорогой стоит карета, а земля под нами хоть и мёрзлая, но в тёплых шерстяных плащах сидеть уютно.
— Давайте рассказывать страшные истории, — предлагает Тилли.
— Я знаю одну, — говорю я. — Однажды Гилберт отрастил усы… ай, за что?
— А Сильвер посмеялся и был жестоко убит, — удовлетворённо произносит этот негодяй, только что отвесивший мне подзатыльник. — Ещё будут интересные истории? Я тоже знаю одну.
— Какую? — спрашиваю я, чуя подвох.
— Однажды путники собрались в дорогу, взяв с собой провизию на троих. Никто не знал, что в последний миг к ним присоединится четвёртый, да не кто-нибудь, а сам Сильвер Прожорливый. Он умял припасы ещё до конца первого дня, затем, наверное, сожрал своих спутников и коней и умер от голода, обгладывая сиденья кареты. Ха, я увернулся!
— Тише вы, — шикает на нас Тилли, кивая на карету. — Человека разбудите, а он ведь устал. Давайте я лучше вам расскажу страшную историю о несчастной любви и призраках.
— Лучше расскажи, как тебя угораздило влюбиться в Андраника, — предлагаю я.
— Сильвер, — укоряет меня мой друг, — ты груб.
— Что значит — «угораздило»? — вспыхивает Тилли. — Ты так говоришь, будто он не заслуживает хорошего отношения. А он, между прочим, лучше тебя. Он не говорит другим людям злых вещей, никого не стремится обидеть…
— Да что ты, — возмущаюсь я. — Слышала бы ты, как этот замечательный человек угрожал мне, что всем расскажет…
Тут я осекаюсь, потому как едва не сказал кое-что лишнее.
— О чём расскажет? — любопытствует Тилли.
— Не о том ли случае на праздновании его дня рождения, о котором вы как-то упоминали? — спрашивает Гилберт. — Так что там случилось-то?
Похоже, я всё-таки сказал достаточно.
— Просто забудьте! — сержусь я. — Тилли, кажется, хотела рассказать одну историю.
— Но мне теперь интереснее твоя, — говорит вредная девчонка.
— Как-нибудь в другой раз, — обещаю я. — Сейчас время неподходящее. Расскажи-ка вот лучше, как вы с Андраником познакомились.
Тилли принимает задумчивый вид.
— Хм, — говорит она. — Хм, хм…
Вид у неё делается всё более мечтательным, а на губах появляется улыбка.
— Я так понимаю, это интересная история, но мне тоже хотелось бы послушать, — говорю я и слегка толкаю Тилли в плечо, чтобы вырвать её из мира грёз.
— Да, это чудесная история, — наконец отвечает мне она, возвращаясь в реальность. — Сейчас соображу… началось с того, что у нас на камине стояла фарфоровая статуэтка. Очень красивая фигурка возрастом в несколько сотен лет, изображающая парня с птицей на руке. На первый взгляд статуэтка казалась белой, но стоило приглядеться, и на ней будто оживали краски: нежно-розовый румянец покрывал щёки юноши, в его волосах играли золотистые блики, а наряд приобретал тонкий серо-голубой оттенок. Я подолгу могла стоять у камина, любуясь работой чудесного мастера. А для дедушки — я жила и воспитывалась в его доме — эта вещь была вдобавок важна как подарок его невесты. Бабушка умерла давно, ещё до моего рождения, и я знала, что дедушка очень её любил. Портреты видела: красавица!
— Это история о твоём знакомстве с Андраником, а не о бабушке с дедушкой, ты не забыла? — на всякий случай уточняю я.
— Сильвер, не мешай, — укоряет меня Гилберт.
— Я, знаешь ли, в отличие от некоторых помню, что кому обещаю и о чём говорю, — фыркает Тилли. Не понимаю, к чему это она клонит. — Так вот, однажды случилась настоящая беда…
— Ты познакомилась с Андраником, — догадываюсь я. — Что ж, замечательная, трогательная история. Аж за душу взяло.
Хмурая Тилли протягивает мне шарф.
— На, — говорит она. — Как ощутишь, что готов что-то ещё сказать — суй его себе в рот. А беда была в том, что статуэтка разбилась. Дедушка не позволял, но иногда я осторожно её брала в руки, а в тот раз как-то неловко поставила. Да и мала я тогда была, каминная полка находилась выше моей головы. Дед не ругался, но лицо его… он будто что-то дорогое потерял. Собрал бережно осколки, даже самые тонкие, и ушёл, ничего мне не сказал. Ох, как же я тогда плакала! Полночи просила у богов, чтобы случилось чудо. И представляете, под утро снится мне бабушка…
— Мм-фф-пх, — говорю я в шарф.
Тилли смеряет меня подозрительным взглядом.
— Да, снится бабушка, — повторяет она. — И говорит она мне: не переживай ты так, всё будет хорошо. Так что с утра я первым делом побежала к деду, радостная: цела должна быть статуэтка, говорю. Дед ящик выдвинул, развернул тряпицу, показал мне осколки — чуда с ними никакого не произошло — тут я и в рёв…
Я зеваю в шарф, стараясь, чтобы это звучало как можно громче. Гилберт толкает меня в бок. Любопытно, его вправду заинтересовала эта унылая история, или он попросту проявляет вежливость.
— … и чтобы меня развеселить, дед взял меня с собой на берег реки, — между тем продолжает Тилли. Она так увлеклась рассказом, что уже не обращает на нас внимания. — Стрекоз ловить. Ему
