— Ты все видишь.
Это не вопрос, так что я не отвечаю. Я смотрю на него, скрестив руки, и жду.
И опять эта улыбка.
Я дерзко выпячиваю губу.
— Я тебе что? Ходячий анекдот? Почему ты всегда улыбаешься, когда смотришь на меня?
— Ты поймешь. — Он подходит к столу, открывает ящик, вытаскивает оттуда лист бумаги и протягивает его мне. — Заполни и подпиши это.
Я беру и изучаю лист. Это заявление о приеме на работу. Я смотрю на Риодана.
— Блин. Постапокалиптический мир. Кому нужны такие заявления?
— Мне.
Я кошусь на лист, потом снова на Риодана.
— И сколько ты мне платишь? — интересуюсь я.
— Блин. Постапокалиптический мир. Кому нужны деньги?
Я хихикаю. Первый признак чувства юмора, который он вообще выказал. А потом я вспоминаю, где я и зачем. Комкаю лист и бросаю ему. Бумажка отскакивает от его груди.
— Ты тратишь время, детка. Чем раньше ты сделаешь то, что я скажу, тем быстрее сможешь выйти отсюда. — Он нагибается к столу, достает еще один лист и протягивает его мне вместе с ручкой.
Я расслабляюсь. Он собирается дать мне уйти. Может быть, даже скоро.
Я просматриваю заявление. Там обычные дела: имя, адрес, дата рождения, образование, послужной список, дата и подпись. Но при этом самое вычурное из всех оформлений, что мне попадались: поверху название «Честерс» вписано в причудливый орнамент, который идет по периметру листа.
Когда мир разваливается на части, все стараются за что-то зацепиться. Наверное, Риодану нравится вести свой бизнес в строгом порядке, вне зависимости от хаоса на пороге. Я не умру от того, что подпишу эту глупую штуку, соглашусь сделать то, что он от меня хочет, а потом сбегу отсюда и надежно спрячусь. Я вздыхаю. Спрячусь. Как мне не хватает дней, когда я была единственным супергероем в городе.
— Если я это заполню, ты меня выпустишь?
Он наклоняет голову.
— Но мне придется выполнить для тебя кое-какую работу…
Он снова наклоняет голову.
— И если я ее выполню, мы закончим? Честно? Одно дело, и все, да? — Мне нужно, чтобы это звучало убедительно, иначе он поймет, что я собираюсь исчезнуть.
Он снова отвечает величественным кивком, который почти не кивок, словно он снисходит до моего ничтожного существования.
Я не спрашиваю его, что это за работа, потому что вообще не собираюсь за нее браться. Я больше никогда не буду решением чужих проблем. Этого я нахлебалась у Ро. Досыта. Она мертва. Я свободна. Жизнь начинается с нынешнего момента. Я изучаю его. Он совершенно неподвижен, а свет, как всегда, падает на него сзади — черты лица теряются в тени.
Так замирают кошки. Перед прыжком.
Что-то тут происходит, что-то большее, чем я могу увидеть.
У меня болит лицо. Глаза опухли, а левый уже пытается заплыть.
— У тебя есть лед? — Мне нужно выиграть время, чтобы выяснить, что происходит. Плюс, если он выйдет за льдом, я смогу обшарить его кабинет.
Взгляд, которым он отвечает, я уже видела, особенно у мужчин, которые смотрят на женщин: подбородок опущен, взгляд из-под бровей и слегка издевательская улыбка. Что-то есть в этом взгляде, чего я не опознаю, но вызов я не спутаю ни с чем.
— Иди сюда, — говорит он. — Я тебя исцелю.
Он сидит за столом, наблюдает за мной. Неподвижный, совершенно неподвижный. Кажется, что он даже не дышит.
Я смотрю на него. И не знаю, что подумать. Часть меня хочет встать, обойти стол и выяснить, о чем он говорит.
— Ты это можешь? Просто убрать все мои синяки и порезы? — Я всегда обо все ударяюсь, и мышцы постоянно напряжены от перегрузок. Иногда я протираю обувь до дыр, и даже кожа на ступнях стирается. Это надоедает.
— Я могу заставить тебя почувствовать себя лучше, чем ты когда-либо чувствовала себя в жизни.
— Как?
— Есть секреты, Дэни О’Мелли, которые можно узнать лишь при личном участии.
Я обдумываю это.
— Ну. У тебя есть лед?
Он смеется и нажимает кнопку на столе.
— Фэйд. Лед. Быстро.
— Понял, босс.
Через несколько минут я сижу с пакетом льда, прижатым к половине лица, и кошусь мимо него, чтобы заполнить глупое заявление. Я почти заканчиваю и готовлюсь поставить подпись, когда в моей руке, сжимающей лист, появляется странное ощущение.
Это моя левая рука, та, которой я сжимаю меч, рука, что почернела не так давно, в ночь, когда я пробила Охотнику сердце и убила его. Или, точнее, в ночь, когда я решила, что убила Охотника. По правде говоря, я не уверена, что убила, но не собираюсь печатать опровержение. Есть вещи, в которые публике нужно верить. Когда я вернулась туда, чтобы сделать фото для «Дэни дейли», он полностью исчез. Ни следа не осталось. Ни единой капли черной крови. Нигде. Бэрронс говорит, что их нельзя убить. После того инцидента я думала, что потеряю руку. Вены стали черными, а кисть была холодной, как кусок льда. Пришлось несколько дней носить перчатки. Сказала ши-овцам, что влезла в ядовитый плющ. Он у нас редко, но все же встречается. Не знаю, едят ли его Тени. И если едят, то не чешется ли у них потом в животе.
А теперь в руке странное подергивание. Я изучаю ее, думаю, каких странностей еще ожидать. Возможно, удар по Охотнику что-то со мной сделал. Может, поэтому я сегодня застыла. И, возможно, на горизонте уже маячат вещи похуже.
Но это так на меня не похоже! Мое дело — оптимизм. Завтра будет мой день. Никогда не знаешь, какие великие приключения ждут тебя за следующим углом!
— Ребенок, ты собираешься сидеть и мечтать целый день или подпишешь эту хренову штуку?
Вот тогда я это и увидела. И так удивилась, что челюсть у меня отвисла на целую минуту.
Я же чуть не подписала это!
Он наверняка сидел и ржал до упаду, поздравляя себя.
Я рывком вскидываю голову.
— Ну и на что конкретно направлено заклинание, которое вписано в окантовку этой штуки? — Я никогда ничего подобного не видела. А я встречала множество заклятий. Ро была в них профи. Некоторые были реально мерзкими. Теперь, когда вижу его, не могу поверить, что проглядела поначалу. Умело запрятанное в черном орнаменте, оно мерцало формами и символами, скользило и постоянно двигалось. Один из символов пытался сползти со страницы мне на колени.
Я комкаю лист и бросаю в него.
— Хорошая попытка. Нет.
— Ну и ладно. Существовала вероятность, что ты подпишешь. Это было бы простейшим решением.
Он совершенно не взволнован. Интересно, хоть что-нибудь может его встряхнуть, заставить потерять эту холодность, может он вообще разозлиться, завопить, наорать? Не могу себе представить. Мне кажется, Риодан скользит по жизни с неизменным холодным сарказмом.
