а к некоторым из числа самых радикальных — весьма критично. Шмелёв не считал себя и не был активистом и участию в общественной деятельности предпочитал просветительство. Был лектором от Бога, и, как воспоминали его бывшие ученики, за конспектами его лекционных курсов на экономфаке МГУ перед экзаменами выстраивались очереди.
После публикации статьи все переменилось. Профессор Шмелёв — желал он того или не желал — был назначен общественным мнением одним из самых авторитетных лидеров только что родившегося демократического движения. Он стал «публичным человеком» высшего разряда. Вспомним основные вехи его жизни и деятельности в последующее четырехлетие вплоть до августа 1991 г. Сначала отчаянная борьба весной 1989 г. за то, чтобы провалить на общей конференции Академии наук предложенный Президиумом АН список кандидатов на Съезд народных депутатов СССР, в который не был включен ни один из авторитетных ученых, выдвинутых многими академическими институтами, в том числе и Шмелёв. Борьбу эту возглавила инициативная группа «За демократические выборы в АН», в которую вошли представители более 40 институтов АН из разных регионов и республик страны. На состоявшейся в марте конференции большинство входивших в список лиц были провалены, а в ходе подготовки ко второй конференции вместо них в список были внесены 12 ученых-демократов, в том числе Андрей Дмитриевич Сахаров и Николай Петрович Шмелёв. Все они были избраны на Съезд народных депутатов[7].
А дальше последовали несколько лет активного участия Шмелёва в работе Съезда и созданной на нем Межрегиональной депутатской группы (МДГ), объединившей демократическое крыло депутатов. Блестящие выступления на пленарных заседаниях Съезда, которые транслировались по телевидению на всю страну, и напряженная деятельность в перерывах между заседаниями. Звездный период жизни и деятельности Николая Шмелёва! Его кульминацией стал триумф российской демократии 21–22 августа 1991 г. Триумф, который обернулся трагедией ее поражения.
Это стало трагедией и для Николая Шмелёва. Вряд ли преувеличу, сказав — величайшей трагедией в его жизни. Четыре года, с конца 1987, когда вышли его «Авансы и долги», и до конца 1991 г. он был одним из лидеров российского демократического движения. Это было и его детище. После провала ГКЧП и крушения всей коммуно-советской политической системы, казалось, пришло время триумфа российской демократии, однако реальностью оказалось ее поражение и самодискредитация. В конце того же года — я узнал об этом позже — Шмелёв вышел из президентского совета, а в начале февраля 1992 г. он поступил на работу в Институт Европы РАН, где уже третий год трудился и я.
Здесь мы и встретились после долгого перерыва. В те годы, когда он полностью ушел в высокие сферы российской политической жизни, мы не пересекались, если не считать, может быть, двух-трех встреч у Вадима Мильштейна. Мне запомнился наш первый разговор, состоявшийся вскоре после его прихода. Он проходил большей частью в формате: мой вопрос — его ответ. Почему для формирования правительства понадобилось целых три месяца? Почему из всех возможных кандидатов на пост фактического главы правительства, осуществляющего экономическую реформу, был назначен Егор Гайдар? Почему сам Шмелёв остался не у дел? Почему он оказался в оппозиции к программе реформ Гайдара и какой могла быть альтернативная концепция реформы?
Жаль, что я ничего не записал тогда. Так что теперь уже и не разберу, что он мне рассказал тогда, что — позже, а что я почерпнул из его текстов, в которых он не раз возвращался к тем драматическим временам. Но главные аргументы Николая Петровича запомнились. Первым разочарованием был стремительный распад Межрегиональной группы и резкое изменение климата отношений между ее лидерами. Заговорили возросшие амбиции, возникли группировки, столкнулись интересы, начались интриги. Это было не для Шмелёва — человека, органически не приемлющего весь этот букет служебных и человеческих отношений, столь знакомых ему по советским временам (он ведь и в отделе пропаганды и агитации ЦК КПСС — 1968–1970 гг. — больше двух лет выдержать не смог и нашел способ уйти оттуда). Но самым сильным ударом для Шмелёва было содержание программы экономической реформы, предложенной Егором Гайдаром и его командой. Он сказал, и мне запомнились ноты горечи и недоумения: «Я никогда не прощу им того, что из всех вариантов реформы они выбрали самый жестокий, самый грабительский вариант для десятков миллионов людей». Здесь и проходил водораздел между ним и командой реформаторов. И еще одна реплика запомнилась, на сей раз в адрес программы Григория Явлинского, самой близкой Шмелёву по содержанию: «Почему 500 дней? Ведь России для перехода к рыночной экономике понадобятся годы и годы».
В общем, места Шмелёву в команде экономических советников и в политическом окружении президента Ельцина не было, да он и не рвался туда. Сам о себе он как-то сказал: «Надо уметь говорить нет и да и надо уметь ломать хребты. Я не умею». Он вернулся в мир науки и, что не менее важно, в мир литературного творчества, куда он вошел еще в 1970-е гг., когда были опубликованы его первые рассказы. С этой точки зрения, выбор места — Институт Европы — был, наверное, самым подходящим среди всех вариантов. Институт небольшой по сравнению с ИМЭМО или Институтом США и Канады. Значит, и коллектив небольшой, с хорошим климатом научных и человеческих отношений, созданным прежде всего благодаря усилиям основателя и директора института, академика Виталия Владимировича Журкина. Зачислен был Николай Петрович Шмелёв в должности главного научного сотрудника. Главный, и при том — рядовой: никем не руководишь, и над тобой никого нет, кроме директора, с которым ты в очень давних дружеских отношениях. В общем, «вольный стрелок», что, как мне казалось, Николая Шмелёва в тот момент вполне устраивало.
Анализ двадцатилетней творческой деятельности Николая Петровича Шмелёва в Институте Европы потребовал бы, как минимум, обширной статьи. Я ограничусь лишь некоторыми личными впечатлениями, которые носят субъективный характер и, может быть, разделяются не всеми, кто его знал в эти годы и работал вместе с ним. На мой взгляд, работа Шмелёва в институте четко делится на два периода: с момента прихода по 1999 г. и следующие 14 лет вплоть до кончины, когда он возглавил наш институт.
В 1990-е гг., как мне видится, главным направлением деятельности Шмелёва была реализация собственных творческих планов — научных, которые стали важной составной частью работы Института Европы, и литературных. Он быстро включился в коллективную научную жизнь института. Диапазон его интересов как российского ученого и — подчеркну — глубоко русского человека был чрезвычайно широк: экономика России и постсоветских государств, современный этап развития и перспективы России, мировая экономика с акцентом на Европу и Запад в целом, мир
