— Угу, я страстная почитательница ее таланта.
— Да что вы? Забавно. По выражению вашего лица я решила, что вы обвиняете ее в каком-то преступлении.
— Просто она такая застенчивая...
— Она явно что-то скрывает. Видно невооруженным глазом. Хотела бы я знать...
Жаклин преградила Дюбретте путь.
— Кстати, я и ваша поклонница тоже! — заявила она. — С интересом читаю вашу колонку.
— И как часто?
— Ну...
— Так я и думала. — Дюбретта расхохоталась. — Нет, дорогуша, вы слишком умны, чтобы интересоваться подобной чепухой.
— Мне запомнился один скандал, о котором вы писали. Пару лет назад. Насчет сексуальных домогательств в мэрии.
— Ах, это! Меня тогда чуть не уволили. Читатели предпочитают скандалы со звездами, а не с безвестными чиновниками.
— Нет, серьезно, отличный был цикл статей. — Джин теперь уже наверняка успела удрать, и Жаклин могла себе позволить быть искренней. — Вас следовало выдвинуть на Пулицеровскую премию.
Черты лица Дюбретты от природы не были созданы для нежных эмоций, а за долгие годы в весьма циничной профессии еще больше ожесточились, но взгляд, которым она одарила Жаклин, был полон признательности. Гордость, благодарность и приязнь читались в мимолетной улыбке, но акула пера тут же нарочито угрюмо буркнула:
— Вы на какую из лекций собираетесь?
— На ту, что про рекламу и саморекламу. Пожалуй, там будет занятнее всего.
— Это точно.
Несколько секунд они молча шли рядом, затем Дюбретта спросила:
— А что вы здесь делаете? Не для печати — мне просто любопытно.
Жаклин отлично знала, что грош цена этому «не для печати», но знала также, что ее персона слишком незначительна, чтобы удостоиться упоминания в колонке Дюбретты. К великому сожалению. Высоколобые обитатели респектабельного Колдуотера клеймили позором «примитивные и возмутительные сплетни», что не мешало им взахлеб читать колонку тайком. И Жаклин с превеликой радостью появилась бы в ней.
— Я библиотекарь, — пояснила она. — Захотелось прошвырнуться в Нью-Йорк и при этом получить командировочную скидку.
Они последними покинули зал.
— Надо припудрить нос, — сообщила Жаклин. — Возможно, мы с вами еще встретимся.
Дюбретта ухмыльнулась:
— Займу для вас местечко.
— Зря тратите время, Дюбретта. Я ни за что не предам Валери Вандербилт. Каленым железом не выбьете из меня правду!
На том они и расстались.
Жаклин в самом деле пудрила нос, когда вдруг сообразила, что среди лиц, отражающихся по соседству с ее собственным, одно как будто сверлит ее взглядом — точнее, ее отражение. Это не был очередной призрак из прошлого — лицо совсем юное, могло бы принадлежать ее дочери, а то и внучке... (При этой мысли Жаклин поморщилась.)
Откровенно говоря, внучка из этой девицы получилась бы на любителя. Толстенному слою тонального крема оказалось не под силу скрыть зарубцевавшиеся и свежие прыщи; розовые тени для век, нанесенные щедро и неумело, придавали девице сходство с кроликом, а маленькие глазки, жирные щеки и нос пуговкой навевали воспоминания об одной душевнобольной свинье, которую некогда знавала Жаклин. Свинку величали незатейливо — Тупица. В минувшем феврале хозяин свинки, мистер Джонс, превратил Тупицу в отбивные, к горячему одобрению друзей и соседей.
Отвернувшись от зеркала, Жаклин оказалась нос к носу с этим видением. Шагнула в сторону — девица туда же. Она была не из мелких — ростом с Жаклин и значительно шире. Платье ничуть не скрадывало ее габаритов, хотя было явно от дорогого портного: несколько ярдов кисеи свободными складками ниспадали от гофрированной кокетки, рукава с буфами — размером с хороший воздушный шар.
— Что такое? — осведомилась Жаклин.
— Хочу с вами поговорить.
— Мы знакомы?
— Меня зовут Лори Туппер.
— Какое совпадение, — пробормотала Жаклин, вспомнив о покойной свинке.
— Что?
— Нет-нет, ничего. — Именная бирка девицы была белого цвета. — Если вы из фанов, то ошиблись адресом. Я не имею отношения к породе Валери.
— Еще бы! — презрительно фыркнула Лори. — Я президент Общества поклонников Валентайн. Мне известны все крупные авторы.
— И что же вам надо от меня, уважаемая Лори Туппер?
— Вы писательница?
— Нет.
Жаклин попыталась обойти Лори, но та клещом вцепилась в ее рукав.
— Слушайте, я вас не знаю, так что, думаю, вы новичок в этом бизнесе. Хочу вас предупредить: держитесь подальше от этой жуткой женщины. Она всеми силами будет пытаться выбить из вас информацию. Из кожи вон лезет, лишь бы облить грязью всех авторов. Особенно Валентайн.
— Какая женщина?
— Дюберстайн! — Лори выплюнула это имя, словно тухлятину. — Она настоящая сука. Пошлая, мерзкая сука. Неужели не читали, что она накропала вчера про Валентайн? Боже, до чего дешевые уловки...
— Все ясно. — Порывшись в сумке, Жаклин протянула Лори салфетку. — Вытрите рот.
Лори машинально промокнула салфеткой струйку слюны, стекавшую по подбородку.
— Как же я ее ненавижу! Не вздумайте с ней связаться. Она вас уничтожит, смешает с грязью. Она спит и видит, как бы навредить Валери Валентайн. Но черта с два ей это удастся! Она не знает, с кем связалась! Я не позволю...
Жаклин скользнула в сторону, оставив Лори бормотать угрозы и истекать слюной.
Лекционный зал был полон, но Дюбретта, издалека углядев Жаклин, поманила ее к свободному креслу рядом с собой.
— Ну разве не весело? — с издевкой спросила она.
— Лично я в восторге.
— Ага, значит, вы питаете слабость к извращенцам и чудикам.
— Возможно, — улыбнулась Жаклин, — во всяком случае, они куда интереснее так называемых нормальных людей.
— Если хотите, могу показать вам самых чокнутых, — предложила Дюбретта.
— С удовольствием. Вот только теряюсь в догадках, с какой стати вы носитесь с такой мелкой сошкой, как я.
— Так уж и теряетесь? — Они обменялись понимающими улыбками, затем Дюбретта серьезно добавила: — Если честно, чертовски приятно поболтать с неискушенным наблюдателем, который не прячет камень за пазухой и вдобавок обладает очень приличным коэффициентом умственного развития.
— Продолжайте, милая Дюбретта! Обожаю лесть. — Но Жаклин чувствовала, что в словах акулы пера есть доля искренности. Впрочем, кукушка хвалит петуха... Ведь вознести хвалу мастерству журналистки — самый верный путь к ее сердцу и доказательство недюжинного ума.
Ораторы и гости стали рассаживаться на сцене. Верная своему обещанию, Дюбретта называла самых именитых. Скрюченная старушка лет восьмидесяти, тяжело опиравшаяся на трость, — это Розмари Рэдли, автор «Бутона страсти». Неуклюжий длиннорукий громила, смахивающий на гиббона, — Руби Граустарк, автор семнадцатитомной саги о Токевилях, в которой история проклятого судьбой семейства прослеживается от средневековой Англии до Мексики девятнадцатого века.
