от еще одного удара, но фарт на этом закончился. Кулак больно чиркнул по скуле, задев ухо, но следующий удар может оказаться более точным и мощным.
— Наших бьют! — взвизгнул справа детский голос.
Откуда-то из-за лотка выскочили сразу три пацаненка и разом навалились на чернявого. Тот замахал рукам, отбиваясь, увяз, что называется, в тесте. И его дружки отвлеклись, пусть и на мгновение-другое. Это позволило Ильясу сконцентрироваться и взять разгон. Он бил руками наотмашь, одного свалил с ног, другого. А на белобрысого набросились подоспевшие Болтай и Юсуп.
Скорлупа разбушевалась, чернявый отмахивался от них, но получалось плохо. Его свалили еще до того, как Ильяс наконец-то смог заняться им. Среди пацанят Ильяс узнал своего брата. Но обниматься с ним не торопился. Сначала нужно решить вопрос, затем все остальное. Чернявого он вырубил ударом ноги, закончил, можно сказать, его мучения.
Белобрысого катали по земле, Болтай и Юсуп от души лупили его ногами. Ильяс велел им остановиться, и они послушно отступили, а затем поставили пацана на ноги.
— Как зовут? — спросил Ильяс.
Он не собирался унижать противника. Зачем? Пацаны не трусы, не отступили, держались до последнего.
— Тиша, — буркнул тот.
— Давай, Тиша, вали с нашего асфальта. Если что-то не так, зашли стрелу, будем выяснять, чисто по-пацански…
— Будем выяснять! — зыркнул Тиша.
— Вали! — Ильяс презрительно глянул на него.
Тише бы промолчать, а он словами швыряется. Предъяву пообещал, а если не будет ничего, как с ним потом при встрече говорить? Как с чертом?
К месту подтягивались пацаны, Кишлак подошел, Зяба, им тоже хотелось крови. Тише ничего не оставалось, как забрать своих пацанов и свалить.
— А ты чего, братишка, на людей бросаешься? — Ильяс повернулся к Ринатке, провел пальцем по лбу, обращая внимания на свежую царапину на лбу брата.
— А это люди, что ли? — зло, хотя с радостной улыбкой спросил Ринат, обнимая Ильяса.
— Дома поговорим.
— С возвращением, Ходжа! — сияя, сказал здоровенный Кишлак.
Ильяс кивнул, пожал руку ему и остальным. А затем вернулся к лавочнику с очками.
— Сколько? — спросил он, примерив полюбившиеся «капельки».
— Десятка!
— Ну вот и хорошо.
Ильяс выложил пятерку, остальное мятыми рублями.
— И передай своим, что здесь будет порядок. Беспредела мы не допустим!
Рынок разбили на их земле, значит, и порядок здесь обеспечивать им. Чтобы никаких наездов, чтобы торговля процветала и приносила доход. В первую очередь тем, кто следит за порядком. А по-другому нельзя.
Глава 6
Что-то поредела толпа, Ильяс помнил времена, когда в коробке собиралось до сотни человек, а сейчас и до трех десятков не дотягивала, почти половина — шелупонь. Уже два года назад чуть с полсотни набиралось, с тех пор все хуже и хуже. Менты прессуют, пацаны взрослеют, теряют интерес к шальным забавам, все это понятно. Но Салах тоже во многом виноват. Раньше сборы чуть ли не каждый день, а сейчас хорошо если раз в неделю сходились. Расслабился Салах, работу хорошую нашел, жирком оброс, семьей обзавелся, жена первенца ждет. Моталка ему нужна чисто для статуса, чтобы с другими кварталовскими авторами встречаться, за жизнь с ними тереть. Там, наверху, тоже, походу, затишье, мир и покой. А как объяснить, что вещевой рынок открылся, а взять его попытались советские? И в первую очередь Салах мух не ловит.
— Надо было сначала мне сказать, а потом права качать. — Салах недовольно смотрел на Ильяса.
— А на что я права качал? На свой асфальт! Залетные пришли, балочку им нашу подавай! Их там детский садик должен быть, что ли? Или это у наших детей кусок отрезали, а?
— При чем здесь детский сад? — скривился Салах.
— А при том, что кто-то за это должен заплатить. Барыги пусть и платят!.. Или ты против?
— Я против?! — вскинулся Салах.
Он, конечно, совсем не прочь снимать слам с торгашей на рынке, везде так делают, с таксистов дань берут, с прочих кооператоров. Но за такие дела и подсесть можно, менты не спят. А у Салаха семья, работа. Бабушка, говорят, у него умерла, квартиру в центре оставила, так что у пацана все на мази, зачем ему в мутные дела впрягаться?
Ильяс и сам за решетку не хотел, мать жалко, отец вчера весь вечер на него косо смотрел. Ильяс даже устал примерного сына изображать, от водки отказался, он же спортсмен, ему нельзя. А выпить хотелось, чего уж греха таить. И Ринатке не хочется дурной пример подавать. Но в то же время хорошая работа ему не светит. Судимость, школу окончил в колонии для несовершеннолетних, кто его с таким багажом в институт возьмет? Даже в техникум не примут. Да и не тот у него возраст, чтобы учиться, — деньги зарабатывать нужно. А его только в грузчики возьмут, и то не факт… А на рынке можно хорошо зарабатывать. Обложить торгашей налогом — за право торговать на чужой земле. И доить их потихонечку.
— Вор должен сидеть, барыга должен платить, чтобы вору хорошо сиделось, — усмехнулся Ильяс.
— В общак платить, — кивнул Салах.
— А с ворами мы договоримся, будем им отстегивать. А как по-другому? — Ильяс смотрел ему прямо в глаза. — Мы люди с понятиями, от тюрьмы не зарекаемся… Или я что-то не так говорю?
— Да все так.
— Воронье уже слетается, завтра здесь будет вся Казань. Выбора у нас нет, — чеканил слова Ильяс. — Или платить будут нам, или платить будем мы. Уважением к себе. Кто будет уважать нас, если мы не сможем отстоять свой рынок?
— Отстоять сможем, — неуверенно кивнул Салах.
Ну не хотелось ему ввязываться в откровенный криминал, но в то же время вещевой рынок в районе в эпоху дефицита — дар небес, грех не воспользоваться.
— Ну тогда в чем дело?
— Это я тебе должен сказать? — поморщился Салах.
Действительно, кто такой Ильяс, чтобы он держал перед ним отчет. Но пацаны, похоже, считали по-другому. Особенно молодые. Болтай, Юсуп, Кишлак, Зяба, Тархан, Лось, Халил — все на месте, все рвутся в бой. А старых в команде почти не осталось: Валид, Мустафа и Сердитый отшились вслед за Славой, Хряк и Муха такие же ни о чем, как и Салах, ни рыба ни мясо. Тем более что на сход пришел только Хряк.
— А не надо ничего говорить, надо делать… Кто у нас рядом с барахолкой живет? — спросил Ильяс, глядя на Птенца.
Пацан еще совсем, двенадцать, максимум тринадцать лет. Толку от него никакого, но Ильяс знал его сестру, Танька жила в доме, окна которого выходили на рынок.
— Я живу!
Ильяс кивнул. Птенцу нашлась работа, будет целыми днями сидеть дома и
